Отчего велено позвать баб из смоленской хоругви. Поскольку в других хоругвях баб нету. И боярич Рябина на то согласился, но сам придти не может. Поскольку круто загулял с князьями, боярами, воеводами, витязями, богатырями, храбрецами… и прочими.
Почти весь наш личный состав, кто после боя, кто после марша — уже спал. Монашек был жалобен и убедителен. Две девицы решили сделать доброе дело да, заодно, и полюбоваться на «поле русской славы боевой». Марана была утомлена до предела потоком раненых, а Ивашко, увидев уходящих, решил, что она их отпустила.
Ощущение постоянной опасности… В меня это вбивалось рынками и вокзалами 90-х. Потом неоднократно уже здесь. Приключения на Волжском Верху очень актуализировали понимание, что в «православном воинстве» ждать гадости нужно постоянно, со всех азимутов. Но мои-то из Пердуновки! Там-то… Да и шли-то они сами, без «воинства». С местными дорогой общались минимально. Расслабились. Точнее — не собрались, не напряглись.
«Святая Русь» — расслабухи не прощает…
Примерно через час из недалёкого от нашего стана устья одного из оврагов выскочила парочка мужичков из соседней хоругви и кинулась к моим, с характерным для Руси повествовательным воплем:
— Эта…! Тама…! Вот те хрест…!
Тот «цирк», который сопровождает меня весь этот поход, всякие… странности, включая уже сегодняшний визит своры князей к моей хоругви, выдача шапки и награждение Лазаря собственной саблей Боголюбского, обеспечил мне популярности. Меня и моих людей — в войске знают. Да одна Марана со своими помощницами только сегодня с сотню болезных обработала!
Так что, мужички знали, о ком говорили:
— Ваши битые в кровище лежат. Трое.
В двух шагах от тропинки, идущей сверху к берегу Оки по дну оврага, под неаккуратной кучей древесного мусора, были найдены три тела: Любавы, Цыбы и монашка. У последнего — перерезано горло.
— Вон там, под обрывом лежит. Похоже, пограбили: ни креста, ни кошеля.
Мы с Ивашкой посмотрели туда, где чуть в стороне от нашего стана лежал под береговой стеной на оползневых массах тёмный прямоугольник завёрнутого в тряпьё покойника.
— Позвали попов. Они опознали. Откуда-то с-под Ростова.
Негромкий, безэмоциональный голос подсевшего Ноготка, звучал как голос самой ночи. «Позвали, опознали…».
Ноготок, человек, конечно кабинетный. В смысле — камерный. Ему бы — всех в камеру и… Но кое-какие навыки полевого «правдоискательства» у него есть. Вот — про опознание не забыл. И не только:
