Ну как это объяснить?!
«Все преграды я могу пройти без робости,
В спор вступлю с невзгодою любой.
Укажи мне только лишь на глобусе
Место скорого свидания с тобой.
Через горы я пройду дорогой смелою,
Поднимусь на крыльях в синеву.
И отныне все, что я ни сделаю,
Светлым именем твоим я назову.
Посажу я на земле сады весенние,
Зашумят они по всей стране.
А когда придет пора цветения,
Пусть они тебе расскажут обо мне!».
В «пути деяния» — появляется смысл. Хочется чего-нибудь хорошего… уелбантурить. Садов насажать, что ли?
Помог ей затянуть все эти… гашики да опояски, чмокнул в носик, и она убежала помогать Маране. А я пошёл к Лазарю.
У Лазаря был жар, Цыба, потусторонне улыбаясь, меняла у него в паху холодные компрессы, от чего он краснел и жар поднимался ещё больше.
Уставший до серости в лице и хрипа в голосе Резан, периодически шипел на сеунчея: молодого отрока из слуг князя Володши. Как-то в нашей хоругви после Верхневолжских приключений, отношение к княжьим отрокам… настороженное.
Суть сообщения простая: князь требовал к себе командиров хоругвей. Для отчета о потерях и замещения должностей.
— Тебе, Иван Акимыч, к князю идти. Я-то рылом не вышел. Проси, чтобы наших по домам распустили. Лазаря надо домой везть. Да и гожих-то в хоругви… трое.
— Резан, не прибедняйся — через неделю гожих будет человек шесть-семь. Боголюбский воинов не отпустит.
— А ты уговори! Ты боярич или хрен собачий?! В «пристебаи» идти?! Последних положить?! И эта… шапку Лазарю выпроси. А то заволокитят, замурыжат. Давай, Иване, хучь какой ты, а из благородных. Может, и вытрясешь чего доброго из… из этих.
Забавно: как в бой идти — никто не упрашивал, как на полчище резаться — ни у кого ничего не выпрашивал, а как отвоевались — иди-вымаливай.
Начал собираться — одеть нечего. Что — в бою порублено, что — в Волге утоплено. Стыдоба: сапоги — у соседей выпросили. Утром ещё в них какой-то здоровый мариец вытоптывал, а к вечеру Ванька-ублюдок к князю идёт. Круговорот барахла в природе. У Тараса Бульбы лучше было:
«На полках по углам стояли кувшины, бутыли и фляжки зеленого и синего стекла, резные серебряные кубки, позолоченные чарки всякой работы: венецейской, турецкой, черкесской, зашедшие в светлицу Бульбы всякими путями, через третьи и четвертые руки, что было весьма обыкновенно в те удалые времена».
Я почему про посуду вспомнил — на том самом месте, где сегодня из меня чуть Ункаса не сделали, стол накрыт. В смысле: дастархан. Вятшие победу празднуют: полотно расстелили, вокруг — кто на попонах, кто на плащах. Во главе стола — Боголюбский на седле по-турецки сидит. Рядом — его сын с братом, муромский и рязанский князья по разные стороны. И наш… тверской князь Володша.
