Марина совсем не думает о Гае Вайни – ей это часто приходит в голову. Близится зимний триместр; она поступила в Кум-Эбби всего четыре месяца назад и уже чувствует себя измотанной, больной и побежденной. Она идет в Чешский центр на «Доктора Живаго», потом на детский предновогодний утренник у миссис Добош – с лимонадом, кофе и настоящим цыганом-скрипачом, на которого неловко смотреть, – а сама даже притвориться не может, что осталась довольна. Ее почти семнадцатилетний лоб избороздили морщины. Она который день не может решить, какая одежда защитит ее от небывалого холода и сколько взять с собой фотографий. Все равно что на войну собираться. Вещи, прежде такие простые, обретают особенное значение. Безопасность семьи зависит от того, найдет ли Марина счастливый шарф; ее собственное будущее – от перьевой ручки, которая поможет поступить в Кембридж.
Кембридж. От одной мысли о нем у Марины перехватывает дыхание. Она хочет, должна попасть в Кембридж. Она в него влюблена, она без него никто. Теперь нельзя отвлекаться.
Поэтому никакие пятиклашки ее не волнуют. В Кум-Эбби Гай и смотреть на нее не станет. К тому же ее сердце принадлежит другому.
Школа, впрочем, заинтересована в том, чтобы ученики общались между собой. «Реестр» – украшенный гербом буклет – содержит все их адреса и телефоны. Марина не находит там Гая, но время от времени, перечитывая адрес Саймона Флауэрса, видит себя как бы чужими глазами: Фаркаш, Марина; Лондон, Пембридж-роуд, Запад, 2, Вестминстер-корт, квартира № 2, и телефон – 01 229 8753. Открытое приглашение.
На что похоже безумие? Можно ли незаметно спятить в автобусе, возвращаясь из магазина на Оксфорд-стрит, где ты покупала нафталиновые шарики? И нормально ли, закрывшись в туалете универмага, разрыдаться из-за рекламных щитов или мыслей о голодающих в дальних странах? Кто-нибудь должен знать.
Лора и рада кому-то довериться, но половина ее подруг перешла на темную сторону – Бейсингсток, Бедфорд, Донкастер, Сент-Олбанс, – а уцелевшие в Лондоне слишком нормальны, слишком замужни. У них есть собственные спальни, собственные дома; они окружены обожанием своих неряшливых вундеркиндов или ведут бесплодную, но сексуально насыщенную жизнь в мире моды и красоты. Разве их спросишь, не думают ли они, стоя на платформе метро, о том, чтобы прыгнуть на рельсы? Нет, это не депрессия: Лора не сидит в кататоническом ступоре дни напролет, у нее на такое нет времени. Да и кто дал ей право страдать? Ее жизнь в сравнении с жизнью не только голодающих детей Эфиопии, но даже мужниной родни легка и беззаботна; просто, когда Марины нет рядом, защитный слой понемногу отпадает.
