Оказавшись в лагере Шимяки, Румянцев поддерживал его до конца, за что был лишён всех вотчин. С тех пор Румянцевы перебивались с хлеба на квас. На Руси не любили правдоискателей.
Ванька сидел на пригорке и смотрел на реку, когда увидел с дюжину конных стрельцов. Впереди ехал молодой красивый сотник. Увидев Ивана, он крикнул:
— Эй, мужик, чьей-то деревенька будет?
— Моя.
— Энто как?
— А вот так, я — сын дворянский, Иван Румянцев.
— А чё ж голодраный такой?
— Не всем же в хороше разъезжать.
— Ну, коли ты дворянин, не покормишь ли ты царёвых людей?
Иван поднялся, направляясь к крайней избе. Стрельцы последовали за ним. Они вошли в дом.
По устоявшимся обычаям, печь стояла у той же стены, в которой был вход, слева от двери. Устье печи было направлено к противоположной входу стене. Возле устья располагалось всё потребное для приготовления еды. Это место называлось «бабий кут» или «середа» избы. В правом углу напротив входа стоял стол и лавки. Верх угла был заполнен образами, висела лампадка. Это был красный угол, где сидел хозяин и куда сажали почётных гостей. Неподвижные, приделанные к стене лавки этого угла по бокам украшались резными коньками. Между печью и стеной были полати, на которых одновременно могло спать человека два-три. Справа от двери стояла лавка для шапок и сундук. Это была вся обстановка, оставленная отцом Ивану Румянцеву.
Вслед за стрельцами в избу пришли и все жители деревни. Не так часто что-то нарушало обыденный порядок их жизни.
— Ты хоть бы ендову на стол водрузил да караваем приветил, — обратился сотник к Ивану, снимая шапку. — Мы оплатим.
— Обижаешь, царёв человек, нам твои деньги не надобны. Бабы сечас накроют на стол.
— Да будет щедра рука дающего, а всяко деяние приемлю я во благо, — произнёс сотник, перекрестясь на образа.
— Как звать-то тебя, царёв человек?
Сотник заулыбался.
— Дворянский сын Андрей Алмазов, — сказал он, забавно кланяясь.
Бабы, не слушая их, уже накрывали на стол. Андрей и Иван заняли место в углу. Стрельцы сели на лавку, что ближе к середине избы. Старик Анисим принёс из погреба небольшую кадушку с бражным и разлил по ендовам[67].
— Енто всё твои бабы? — спросил Андрей на ухо у Ивана.
Тот кивнул головой.
— Плохо.
— Погибель прям-таки. Старику Анисиму баба, может, уже и не надобна, а вот трём его сыновьям и вон рябому Герасиму хошь завяжись. Герасим всё к Стёпкиной бабе баловать лезет, а баба игривая, гулящая. Вот они со Стёпкой и сшибаются. А оба быки здоровые, шесть моих остальных мужиков растащить не могут. Я вначале хотел продать одного мужика, а купить на те деньги трёх баб. Да не смог, возрос я с ними со всеми.
