стал ближним боярином.
Но больше всего государя Алексея Михайловича Тишайшего раздражали князья, сохранившие в фамилиях названия уделов, коими владели их предки, удельные князья. Он занижал их достоинство, исподволь, незаметно для глаз разорял.
Лишь четыре рода сохранили богатство, могущество, являлись боярами и первосоветниками думы и в то же время сохранили удельные фамилии. Главами этих родов были бояре: князь Воротынский Иван Алексеевич, князь Одоевский Никита Иванович, князь Трубецкой Алексей Никитич, князь Ромодановский-Стародубский Григорий Григорьевич[58].
У первого мать была из рода Романовых, и ему всё прощалось. Второго царь Алексей назначал на самые почётные должности, которые, однако, вынуждали к большим расходам, что рано или поздно истощило бы богатство рода. Третий носил фамилию по Трубчевску, которая, однако, не до конца несла название города. Четвёртому же Алексей, хотя и сильно уважал его, приготовил удар, которого тот не ожидал. Все эти мысли быстро пронеслись в голове царя, никак не отразившись на его лице. Он стукнул посохом, и разговоры в палате прекратились.
— Мене нужно решение.
С боярской скамьи, сняв горлатную[59] шапку, поднялся Иван Баклановский, глава Пушкарского приказа:
— Литейный и пушкарные дворы сейчас бедны, государь, по твому слову пушки и пищали отосланы во Псков и Малороссию.
— Дай мене, батюшка-царь, два конных полка стрелецких, и я сам пойду под Царицын, малых пушек приказ дать не сможет, меди маловатоть.
Вскочил боярин Василий Волынский[60]:
— Пошто на тех воров пороховое зелье изводить? Пошлём конных стрельцов.
Князь Хованский[61] Иван Андреевич, прозываемый Тараруй, поддержал Волынского.
Степенно поднялся князь Григорий Ромодановский. Все сразу притихли.
— Тараруй он и есть Тараруй. А вот ты, Василий Семёнович, поспешными решениями ранее не выделялся. У Стёпки того Разина, акромя холопев, две тыщи семьсот казаков, кои лучше стрельцов вооружены. К тому же пеший стрелецкий полк, что на ево сторону перешёл. А на стенах города до тридцати пушек насчитывалось. А прибавь к энтому черни гулящей тысяч десять, то почитай с двумя конными полками только глупой сунется.
Все молчали. Обвинить в трусости Григория Ромодановского никто бы не решился. Если в дворцовых и казённых делах князь Григорий ничего не понимал, то воин он был храбрый и воевода разумный.
— Что же ты мыслишь? — спросил Тишайший.
— На Москве акромя двадцати тыщ стрельцов сейчас никого нет. Послать их, оставим стольный город без защиты. Будем Стёпку ловить, Васька Ус придёт, будем Ваську ловить, Стёпка придёт. Сделаем проще. Отзовём от Пскова несколько полков. А пока Коломенский солдатский полк дадим под власть воеводе князю Юрию Долгорукому
