- Хоть почтенный Кашьяпа и говорит так, я продолжаю думать, что нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел.
- И у тебя есть какое-то соображение, князь?
- Есть, уважаемый Кашьяпа.
- И какое же оно, князь?
- Вот приводят ко мне, Кашьяпа, изобличенного разбойника: "Почтенный! Это - изобличенный разбойник. Определяй ему такую кару, какую захочешь". И я своим слугам велю: "Ну-ка, посадите этого человека живьем в горшок, закройте крышкой, обтяните его сверху сырой шкурой, обмажьте мокрой глиной и поставьте его на огонь". "Слушаемся", - говорят они, сажают этого человека живьем в горшок, закрывают его крышкой, обтягивают сверху сырой шкурой, обмазывают мокрой глиной и ставят его на огонь. Когда мы уверены, что человек уже умер, мы горшок снимаем, отвязываем шкуру, приоткрываем и тихонько смотрим: "Ну-ка, посмотрим сейчас, как его душа выходить будет". И не видим мы, как его душа выходит. Вот то соображение, уважаемый Кашьяпа, из которого у меня выходит, что нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел.
- Ты согласишься со мной, князь, что во время дневного отдыха видишь иной раз во сне прекрасные парки, прекрасные рощи, прекрасные местности, прекрасные пруды.
- Да, уважаемый Кашьяпа, я согласен с тобой: я во время дневного отдыха вижу иной раз во сне прекрасные парки, прекрасные рощи, прекрасные местности, прекрасные пруды.
- А охраняют тебя в это время горбуны, карлики, молодые девушки?
- Да, уважаемый Кашьяпа. Меня в это время охраняют горбуны, карлики, молодые девушки.
- И разве видят они, как твоя душа уходит, а потом возвращается?
- Нет, уважаемый Кашьяпа.
- Значит, твою живую душу другие живые люди увидеть не могут ни когда она уходит, ни когда возвращается. Где уж тогда тебе увидеть мертвую душу, когда она выходит? Так что и из этого соображения, князь, выходит, что есть тот свет, есть самородные существа, есть плоды и последствия дурных и добрых дел.
- Хоть почтенный Кашьяпа и говорит так, я продолжаю думать, что нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел.
- И у тебя есть какое-то соображение, князь?
- Есть, уважаемый Кашьяпа.
- И какое же оно, князь?
- Вот приводят ко мне, Кашьяпа, изобличенного разбойника: "Почтенный! Это - изобличенный разбойник. Определяй ему такую кару, какую захочешь". И я своим слугам велю: "Ну-ка: взвесьте этого человека живьем на весах, удавите его веревкой, а потом взвесьте еще раз". "Слушаемся", - они говорят, взвешивают этого человека живьем на весах, удавливают его веревкой и взвешивают еще раз. Оказывается, что когда он жив, он и легче, и мягче, и податливее, а когда он мертв, тогда он и тяжелее, и тверже, и неподатливее. - Вот то соображение, уважаемый Кашьяпа, из которого у меня выходит, что нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел.