— Ты откуда приехал?
— Все оттуда же. Из Сан-Франциско.
— Что значит — оттуда же?
— Эверетт, мы все там живем. Все, кроме тебя. А ты здесь, в этой Штучке-с-Ручкой… пардон, в Вакавилле.
«Все, кроме тебя». О ком это он? О Гвен?
— Эту вшивую дыру не перевариваю, — продолжал Фолт. — Все эти тачки древние, ни дать ни взять старый пригородный кошмар, эпизод из «Сумеречной зоны». Ниини-ниини, ниини-ниини… — Его пальцы поизвивались перед лицом Хаоса. — Давно тут кукуешь?
— Нет, — ответил Хаос. — А это далеко отсюда? Я про Сан-Франциско.
— С часок, ежели на колесах, — сказал Фолт. — Совершенно другой мир. Да ты и сам увидишь. Ты ведь собираешься к нам, не так ли?
— Не знаю.
— Тебя зовет Кэйл. — Он умолк и вгляделся в лицо Хаоса. — Ты ведь помнишь Кэйла, а, Эверетт?
Кэйл Хочкисс.
— Да, — сказал Хаос.
— Вот и славно, — ухмыльнулся Билли. — Вам с Кэйл ом и впрямь надо бы встретиться, утрясти кое-что. Слышь, а не хочешь со мной проветриться? Тут один парень живет, надо бы навестить.
— Идет, — согласился Хаос.
В этот миг на крыльцо вышла Иди в ночной рубашке. И заморгала от яркого утреннего света.
— Иди, — нервно сказал Хаос, — это Билли. Мой старый друг из Сан-Франциско.
— Здравствуйте. — Иди встревоженно посмотрела на Фолта.
— Наше вам, — отозвался Фолт.
— Я ненадолго отлучусь, — сказал Хаос. — Я вернусь.
Теперь она смотрела на Хаоса, в ее глазах читался вопрос. Но сказала только:
— До встречи.
Фолт раскурил новую сигарету.
— Не забудь, я сегодня переезжаю, — сказала Иди.
— Я вернусь до полудня. — Хаос подошел вслед за Фолтом к мотоциклу и уселся сзади.
* * *
— Всякий раз, как здесь бываю, заглядываю к этому корешу, — болтал Фолт, когда мотоцикл с ревом нес их по автостраде, которая огибала город, — и всякий раз думаю, что больше, наверное, его не увижу. А он все живет и живет себе. Между прочим, в шестидесятых его пытались посадить на электрический стул.
— На стул?
— Раньше он был знаменитостью. Участвовал в каком-то покушении. Впрочем, сам не убивал. Говорили, будто его подружка пыталась шлепнуть Президента. В общем, классический козел отпущения, твердит людям то, чего они слышать не хотят. Опережать свое время — дело, как ни крути, невыгодное.
— Раньше? — переспросил Хаос, ибо ни на что другое в эту минуту не был способен. Из уголков его глаз ветер выжимал слезинки и разгонял по вискам.
— Ну да, раньше, — ответил Фолт. — До того как все переменилось.
Мотоцикл оставлял позади редкие автомобили; на противоположной окраине города он свернул на улицу, пообочь которой теснились брошенные закусочные. Фолт притормозил у рекламного щита, призывавшего: «Заблудитесь в величайшем лабиринте под открытым небом». Мотоцикл остановился, двигатель умолк, а Фолт пнул щит.
