— А что, в других местах — по-другому? — Иди чувствовала, что ему не по себе от ее расспросов, но ничего не могла поделать с разыгравшимся любопытством.
Он пристально посмотрел ей в глаза.
— Да. Совсем по-другому.
— Я подозревала. — На самом деле она вовсе не была в этом уверена. — Но тут моя жизнь. Приходится терпеть.
— Да.
— Если останешься… — Господи, что она говорит! — Кули тебе всякой чепухи нагородил про мое невезение.
— Плевать я хотел на твое невезение. — Он улыбнулся.
Она положила ноги на диван и глубоко вздохнула. Этого-то она и боялась, и желала: услышать, что кому-то наплевать на ее невезение. Он, Хаос, противоядие, свежая струя, новая картина мира, хотя бы отчасти опровергающая бессмысленную и жуткую версию Кули.
— А Мелинда? — спросила Иди. — Она…
— Просто путешествует со мной. Сбежала от родителей.
— Да нет, я про ее мех.
Теперь на его лице отразилась растерянность.
— Но ведь была война, — тихо произнес он. — В Вайоминге очень многое изменилось.
— Война?
— Все помнят какое-то бедствие. Но в разных местах оно выглядело по-разному.
— Почему?
— Не знаю. Люди объясняют по-разному. Как эти, из телепередачи…
— Президент Кентман и правительство.
— Да.
— Я их ненавижу. — Размышляя о войне, она придвинулась к Хаосу. Неужели где-то может быть еще хуже, чем здесь? Еще меньше сходства с прежней жизнью? Может, ей на самом деле повезло. — Но ведь ты, — она уже держала его руку, — убежал. Убрался. Почему бы тебе не остаться?
Что плохого в том, что он (Хаос, напомнила она себе, хотя еще ни разу не произнесла вслух этого имени) ей нравится? Он кого-то ей напоминает. И у него симпатичные глаза.
— Хаос, — проговорила она. И еще раз: — Хаос.
Он не ответил. Зато прильнул к ее губам.
— Так что же?
Он снова поцеловал ее. Она осторожно взяла с его колен пустую тарелку и опустила на пол.
— Я уже давно…
— Что, неужели — как с пивом?
— Нет, я в том смысле… Я неловкий.
— Я потерплю.
— Ага. — Он рассмеялся, и ей это понравилось. — Хорошо.
— Если только ты не устал…
— Не устал.
Они поцеловались, а чуть позже он задрал ей блузку и лифчик, обнажив нежное полушарие. Иди, придвинувшись к Хаосу, подняла на нем рубашку, чтобы прижаться к его груди. Хаос накинулся на нее с излишней горячностью, словно пытался скрыть за этим свою растерянность.
* * *
Той ночью она спала в объятиях Хаоса и увидела его во сне. «Так скоро», — подумала она по пробуждении. Во сне она ревновала. Он жил с женщиной в доме между лесом и озером. По-настоящему жил, а не просто вселился на несколько дней. Дом ему принадлежал, это угадывалось по тому, как он касался разных вещей, своего имущества. Очень странно. Днем он бросил на трассе свою машину, забрел в дом Иди и открыл ее холодильник; днем он нисколько не походил на человека, привыкшего владеть имуществом. Иди ревновала Хаоса к дому, а не только к незнакомой красивой женщине. Она ревновала еще и к покою леса, к одиночеству. Никаких детей. Только деревья и вода. Утром, обдумав сон, она покраснела от стыда.
