Спустя несколько времени | страница 16
К тому же Назаров временами был нетерпимым и резким. Однажды под вечер на дачу прикатила шумная компания телевизионщиков. Среди них был писатель, рослый, красивый и какой-то весь благополучно ухоженный. Оказывается, он прошел по поморскому Северу теми же маршрутами, какими в юности ходил Назаров.
Писатель привез семгу, выловленную, по его словам, им собственноручно в районе Летней Золотицы.
Назаров почти не пил, досадливо морщился, слушая разговоры, и все поглядывал в окно. Они со Складневым уговорились раньше лечь, а утром отправиться подальше в лес.
Семга и вывела Назарова из равновесия. Он пожевал ломтик, сказал:
- Грубый посол. В каком ресторане брали?
Писатель побледнел.
- Вы что... я сам ее поймал, сам и тузлук делал.
- Вранье, ресторанная продукция. На кой вам черт это понадобилось? Кого вы хотите обмануть?
- Позвольте, как вы можете!
- Убирайтесь отсюда к чертовой матери! - вдруг закричал Назаров и даже ногой топнул.
И долго потом не мог успокоиться, ходил из комнаты в комнату, вздыхал.
"Да что сейчас размышлять,- хмуро подумал Складнев.- Назарова больше нет. Нет, и все тут".
И вспомнил, как позвонила незнакомая женщина и, захлебываясь слезами, сообщила: "Умер он сегодня. Я в обед пошла Марфе банки ставить, соседки мы, а она мне говорит, что-то Андрюшенька не встает, заспался. Ты пойди, погляди, девка... Я подхожу-у, а он уже холодный. Марфа ваш телефон дала. Сама-то больно плоха. Вы уж приезжайте".
9
Среди прочих житейских загадок Назарова была его жена Анастасия. Как о детстве и юности, так и о жене он ничего не рассказывал - следов ее ни на даче, ни в том доме на Арбате не сохранилось. Был человек - и нет его. Ушел, исчез, растворился. И только в кабинете наверху, в затененном углу, висел портрет молодой женщины, сделанный как бы наспех, легкими карандаш-ными штрихами. У женщины был надменно-сосредоточенный взгляд, поджатые губы, длинная, гибкая, как на портретах Модильяни, шея.
Складнев уже не помнил, кто из гостей шепнул ему как-то: это и есть Анастасия.
На Анастасию было наложено табу. Исходило оно от Марфы Кондратьевны. И было ясно, что в этом доме, вообще во всех домах, где бы ни жил Андрюша, она не потерпит никакой другой женщины, кроме себя.
А женщины так не хватало в этом оскудевшем доме...
Из рассказов Назарова, из его повестей вырастал облик женщины спокойной, он проходил через все произведения писателя. Менялись имена, портретные характеристики, но образ был один. С ней герои Назарова встречались то на рыбацких тонях, то в глухом осеннем поселке на берегу северной реки. А вот на шумных московских улицах эта женщина казалась чужой, неловкой и все стремилась уехать назад, туда, на Север, где все было чище - воздух и люди. От нее веяло чем-то древним, языческим. Она не вела умных разговоров, делала простые, обычные вещи: топила печь, варила еду и иногда, оставаясь одна, пела.