— Конунг!
Я побежал на голос, придерживая автомат у бедра. Ноги утопали в снегу, деревья, баюкая, раскачивали черноту ночи.
— Сюда, конунг, — облепленный снегом силуэт возник передо мной.
— Ты, Николай? — я узнал слабосильного, нерасторопного работника продвагона. Узнав, удивился: на зов положено явиться Машеньке.
— Конунг?
— Да?
— Посмотри.
В голосе Николая звенело торжество. И было отчего.
На дне кустистой ложбинки, распластав руки и ноги, навзничь лежал Шрам. Неподалеку от его головы чернел сейф.
Я бросился со склона по сугробам, проваливаясь по колено.
На сейфе вмятины от яростных ударов, но дверца цела. Этому ублюдку не удалось добраться до моего кокаина.
Я выругался, пнув лохматую голову Шрама. Кожица на виске лопнула, закапала кровь. Игрок застонал, но не очнулся, и глаза его остались все такими же застывшими.
— Молодчага, Николай. Дурь заработал.
Я вытер лоб комком снега.
— Где запропастились эти долб..бы? Ну-ка, свистни.
Николай не торопился снять с шеи алюминиевый свисток и созвать группу.
— Слышишь ты?
Он вдруг заговорил — прерывающимся зябким голосом.
— Конунг, мне не нужна дурь. Я, это самое, хотел бы… Ну… уволиться из продвагона.
Я посмотрел в лицо Николая — ни синяка, ни кровоподтека. Машенька умеет бить так, что следы побоев видны лишь жертве.
— Хорошо, я подумаю, — выдавил я. — Свисти!
Николай поднес к губам свисток.
Спустя какое-то время шесть облепленных снегом фигур — Осама, Надим, Джон, Киряк, Сергей, Якши — спустились с разных сторон в ложбинку.
— Где вы шляетесь, мать вашу?
— Заплутали, конунг, — равнодушным голосом ответил за всех Киряк, растирая снегом красную рожу и с интересом косясь на Шрама.
— Пока вы плутали, Николай заработал дурь.
— Кастрат? — недоверчиво хмыкнул Осама. — Охуеть.
Стрелки, включая и Николая, заржали.
Горло Шрама выплеснуло сдавленный крик, игрок засучил вдруг руками-ногами, словно младенец.
— Возвращается, конунг, — доложил Якши.
— Вижу.
Шрам возвращался, поскуливая и клацая зубами, — за мгновения неземного блаженства расплачивался мучением.
Мало-помалу глаза игрока обрели подобие мысли. Шрам сел.
— Мудак, — не выдержал Осама.
Приклад врезался Шраму в подбородок — тот словно не почувствовал, и вдруг рассмеялся, вызвав ярость у Осамы. Приклад замелькал в морозном воздухе, описывая равные полукружья. Шрам и не думал защищаться.
Осама утомился и отступил, кивнув Джону: «Теперь ты».
Шрам смотрел на меня.
Стрелки по очереди избивали его, соревнуясь в силе, а Шрам все смотрел на меня.
