В те вечера, когда я возвращался в Эль-Туито, мы с Архинальдо встречались для его тренировок. Хорхе Кампос тоже был маленького роста, но это был самый великий из вратарей, говорил он мне, чтобы приободриться. Я бил по мячу, едва не сворачивая лодыжки, и вечер за вечером Решето взлетал все выше, летел все дольше, нырял все быстрее, злился, бранился, а порой сам себе аплодировал. За три месяца он улучшил свой результат с девяноста четырех пропущенных мячей из ста до семидесяти одного. Прекрасное достижение, утешал я его. И поверь, я целюсь все лучше.
Когда число пропущенных мячей уменьшилось до шестидесяти пяти, малыш подарил мне найковские бутсы. Он сел рядом со мной после тренировки, когда я выхаркивал свои легкие. Положил ручонку мне на плечо. У меня есть для тебя подарок. Это моя сестра их купила, но придумал я. Чтобы поблагодарить тебя. Держи. Почти такие же, как у Кака[46]. И тише, почти шепотом: я бы тоже хотел иметь такие. Когда-нибудь.
Я рассмеялся. И разрыдался. Крепко обнял мальчугана. Я дрожал. Мне вдруг захотелось обещаний. Встреч. Этой радости. Я подарю тебе такие, когда ты вырастешь, Архинальдо. Когда я вырасту, тебя здесь не будет. Почему ты так говоришь? Это моя сестра. Она говорит, ты здесь не останешься. Потому что так всегда бывает.
И тогда я взял найковские бутсы, почти такие же, как у Кака, надел их. Встал, попрыгал на месте пять-шесть раз, а потом подпрыгнул высоко-высоко, изо всех сил. Когда я приземлился, шипы полностью ушли в охряную землю.
Двадцать четыре маленьких корешка.
Я останусь здесь, Архинальдо. Обещаю тебе. Я останусь, и ты станешь лучшим вратарем в мире.
– Вернемся к вашему отцу. Вы говорили, он недавно выразил сожаление, что не отвез вас к Патриции В* после, после, дайте гляну в мои записи, после вашего обеда тет-а-тет в «Кафе де ла гар», и вы будто бы задались вопросом, почему, только теряя, мы встречаем наконец тех, кого нам не хватало?
– Я не знаю, что вам сказать. Ему почти семьдесят пять лет. Он на лекарствах, они отупляют. И его жена говорит без умолку, даже дух не переводит между словами. Он задыхается. Ему, наверно, очень страшно. Я думаю, он погружается в себя в поисках островов. Берегов тишины. Простительных ошибок. Он прячет голову в песок, но знает, что уходит. Наверно, всплывают воспоминания. Мечутся. Он, может быть, хотел мне что-то сказать. Что помнит тот вечер. Что понял, как много значила для меня эта девушка.
