ФФФ допил последний глоток пива, вздохнул, смакуя свое крошечное удовольствие, аккуратно поставил кружку и посмотрел на меня. Приподняв брови, улыбнулся мне одними глазами и встал.
Оставь, я сам, сказал я, когда ФФФ потянулся к карману.
Спасибо, Антуан. До завтра.
И я остался один.
Я закурил новую сигарету, глубоко затянулся. Дым обжег горло, грудь; голова приятно поплыла. Подошла официантка, убрала наши пустые кружки. Я заказал еще одну. Не хотелось опять домой, в мою пустую жизнь. У нее было красивое личико, красивый рот и тело ничего себе. Моложе меня раза в два. Но я не посмел.
Мои родители хотели ребенка, чтобы поскорее стать семьей, то есть парой, которой не задавали бы вопросов; ребенка, чтобы держать определенную дистанцию между ними и миром. Уже тогда.
Вернувшись из роддома, мама сразу же водворилась в свою комнату и снова закрывалась в ней, чтобы курить ментоловые сигареты и читать Саган. Очень быстро она вновь обрела легкую фигурку писательницы, эту благодать двадцати лет. А когда она выходила порой из дома купить овощей, порошкового молока, пачку сигарет и ее спрашивали, как себя чувствует ребенок, то есть я, она отвечала: отлично, насколько я знаю, отлично; и улыбка ее покоряла.
Путь от родильного дома до дома родного я проделал в «ситроене»-малолитражке. Отец вел машину очень аккуратно, видимо сознавая, сколь хрупок его груз: три кило двести плоти и органов, семьдесят пять сантилитров крови и главное – незаросший трепещущий родничок, который можно было запросто порвать одним неловким движением. Он высадил нас перед домом, а сам из колымаги не вышел. Его руки не защищали меня от коварного случая между машиной и белой колыбелью в спальне. Он предоставил маме уложить меня туда одной, одной восхищаться самым красивым младенцем в мире, одной пытаться узнать в моем носике бабушкин нос, в моем ротике рот прадедушки. Он оставил нас одних, он не обнял жену, не закружил ее в танце. Просто вернулся в москательную лавку, где священнодействовал уже больше года под присмотром хозяина, некоего мсье Лапшена, вдовца без наследников, который не мог нарадоваться, что заполучил моего отца, творившего, говорят, сущие чудеса. Для прыщавых юнцов он готовил волшебные кремы на основе четырехпроцентной перекиси бензоила; для пугливых дамочек – яды от крыс, мышей, пауков, жуков, тараканов, а то и от тараканов в голове: три капли на язык перед сном, и завтра будете чувствовать себя островом, лагуной. С вас пять франков, мадам Жанмар. Очень удачно, у меня как раз новенькая бумажка, вот, держите. Пять франков – недорогая цена за счастье, спасибо, спасибо. Мой отец учился химии, любил поэзию, но его мечты о Нобелевской премии пошли прахом с появлением мамы. Она меня размагнитила, скажет он позже, как сказал бы
