Он присел на стул, поставил чемоданчик, спросил:
— А вы тут все студенты? Все тут учитесь? И все пишете?
— Не пишем, юноша, а двигаем вперед великую литературу, — сказал Борис.
Кустиков рассыпал мелкий смешок, сказал:
— А я ведь тоже… Того, кое-что, ну, это… Написал, в общем.
— Стихи, проза? — деловито осведомился Ленька и снова подтянул флотский ремень на своей пехотной гимнастерке.
— А все вместе, — ответил Кустиков. — И стихи есть. А прозы больше. Я к вам хочу поступить. Примут?
— Сначала надо посмотреть, что за проза у тебя, — солидно сказал Мишаня.
— А то много вокруг института всяких-разных ходит-бродит, — подключился Борис. — Один даже с фанерным ящиком приходил…
— Почему с ящиком? — не понял Кустиков.
— В ящике рукопись. Роман. О будущей бактериологической войне между Парагваем и Уругваем. Живет, заметим, на станции Большие Петухи, а пишет о Парагвае. Две тысячи страниц. За год, говорит, написал. И продолжает угрожать обществу: еще, говорит, пять таких напишу — продолжение!..
Кустиков озадаченно замолчал.
— Пойти, что ли, кипятку принести, — ни к кому не обращаясь, произнес Ленька. — А то совсем живот подвело…
— Возьми мелочь, — сказал я Мишане, — сходи в булочную, хлеба хоть с Ленькой пожуете…
— А ты сам?
— Я сегодня перебьюсь. К друзьям поеду.
Кустиков заинтересованно прислушался, посмотрел оценивающе на каждого из нас.
— Ну, давай, — сказал Мишаня. — Сколько у тебя там?
— На хлеб хватит. Себе только на трамвай оставлю. — И я протянул ему мелочь.
— Так у вас что, денег нету? — удивился Кустиков. — Возьмите у меня, кому сколько надо. У меня есть, ребята…
Он достал новенький оранжевый бумажник.
— Погоди, — остановил его Борис. — Мы тебя не знаем. И ты нас совсем не знаешь…
— Правильно, — поддержал я Бориса. — У чужих мы не берем!
— Ну, почему, ребята? Я же так, по-товарищески, по-солдатски…
Мы не ответили.
— Думаете, я не был нигде, что ли?.. Не верите?
Он скинул пальтецо и пестрый шарфик.
— Вот, — стукнул себя в грудь крепким кулаком. На синем отутюженном костюме переливалось несколько разноцветных муаровых ленточек. Не очень богато, но все же — за Варшаву, за Берлин, еще за что-то. — Ведь вам есть-пить надо. А, ребята? Обижаете!.. — Он даже смутился.
— Ну, как, Боря? — спросил я.
— Можно, пожалуй, и взять. Только уговор: со стипендии все до копейки чтобы отдали!
— Да ладно, — отмахнулся Кустиков. — Отдадите, не сбежите ведь.
— Выходи строиться в столовую! — скомандовал Гриша.
— А может, не в столовую? — Кустиков с надеждой оглядел голые стены с газетным портретом Джека Лондона над Мишаниной тумбочкой, железные койки, покрытые серыми и черными солдатскими одеялами. — Может, лучше у вас посидим? Поговорили бы… Давайте? У вас хорошо… Сходим в магазин, всего купим…
