Обитель милосердия [сборник] | страница 74

— Внимание! Будаков! С тобой говорит оперативный уполномоченный уголовного розыска Велин! Выслушай меня, и выслушай внимательно! Сейчас ты собираешься совершить непоправимую ошибку! Я не буду давить на твою совесть, я просто объясню, что будет, если ты пойдешь на это. И слушай изо всех сил, потому что шагнуть на роковой путь ты всегда успеешь!

— Толково говорит, — оценил Кременчук.

Танков, отдыхая, молчал. Он боялся растерять ту решимость, которую с трудом собрал после недавнего позора.

— Ну, все, — прошептал он. — Дальше я один.

— Я с тобой, лейтенант, — заупрямился Степан. — Не дело одного бросать. Да и не сладишь ты в одиночку. Он мужик здоровый. — Только тут Танков разглядел в его руке небольшой ломик.

— Нельзя, Кременчук, нельзя.

Не вставая с земли, Танков содрал с себя китель и рывком, пригнувшись, а потом и во весь рост, не петляя и не сворачивая, побежал к окну. Почувствовав дыхание сзади, махнул отгоняюще рукой, но продолжал бежать, с надеждой ухватывая клочки фраз, непрерывно выкрикиваемых Велиным.

— Ответь же, ответь, — бормотал он.

Добежав, наконец, до стены, склонился к траве и натужно, закрывая рот, отдышался. Рядом глотал воздух Кременчук. Танков поводил перед ним пальцем: «Тише, пожалуйста, тише». Велин меж тем веско перечислял смягчающие вину обстоятельства, особенно напирая на явку с повинной. Будаков упорно отмалчивался, и, как ни прислушивался под окном слегка отдышавшийся Танков, в доме было тихо.

Наконец лейтенант решился. Подняв руку, осторожно, с надеждой подтолкнул от себя пересохшую, с отслаивающейся краской раму. Она не подалась. Кременчук, сделавший то же самое, покачал головой: «Бесполезно». Оставалось встать во весь рост, дотянуться до форточки и надавить — дай Бог не заперта. Сообразительный Кременчук подсел, сложил замком руки и медленно принялся поднимать вставшего на них Танкова.

По мере того как голова и грудь все полнее вписывались в мрачный квадрат окна, Танков с нарастающим страхом вглядывался в черноту дома, из которой, быть может, давно уже с ухмылкой разглядывал его Будаков. Вот он опять поднимает ружье, заряженное картечью. Как там Захаров сказал — в упор и пополам? Его, Мишку Танкова, пополам? В двадцать два года? Спокойно, спокойно, спокойно.

«Хорош», — показал он рукой вниз и осторожно надавил на наружную сторону форточки. Она чуть слышно скрипнула — скрип этот отдался в нем пугливым эхом. Наружная створка уперлась во внутреннюю и под нажимом руки приоткрыла ее.