Примчалась полиция. Явление в этом квартале нередкое. Потребовали документы. Ливиано по кличке Ли, знаем, знаем, специалист по китайской борьбе, сколько раз учинял драки, мы тебе так морду разукрасим, что глаза и впрямь станут косыми, как у китайца. Попробуйте, в мечтах всегда бьешь сразу, а Леоне стал удерживать, Лючия кричала, иначе это кончиться не могло, Ли, потому что ты, Ли, слишком многое считаешь несправедливостью, а жизнь вообще сплошная несправедливость, спускайся, Ли, давай спускайся, нет, в мечтах все происходит незамедлительно, а в реальной жизни вечно затягивается, зачем же тогда мечтать, зачем это жжение внутри, зачем вслушиваться в то, что рассказывают поношенные вещи, почерневшие от времени предметы, люди пробежали по рельсам, поезд взорвался, а они будто извиняются: отправьте нас, пожалуйста, домой, а у самих в руках обгоревшие чемоданы и носы так смешно расквашены… Ли, не геройствуй, возвращайся домой вместе с нами, спускайся.
— Слезай, Ли, черт тебя побери, а то польем ледяной водой из шланга!
Вы не вернетесь домой, друзья. Вас ждут их решетки, их тюрьмы особого назначения, их оружие, их банки за черными стеклами, грязища, ничего похожего на жизнь, разве это жизнь, кому пришло в голову, что нужно спасать ее любой ценой?
— Зовите всех санитаров!
Мне остается лишь одно, учитель, достоинство — не бог весть что, но все же довольно, чтоб заставить их потупиться, нет, учитель, не обнаружил я на этом пути кротости, о которой ты проповедовал. Кто заступится теперь за оскорбленных, беззащитных, вы командуете запуганным солдатом, осмеиваете и зачеркиваете чужую боль, свиньи, подонки, убийцы, цинично рассуждаете о реализме, оправдываете собственный эгоизм здравым смыслом, возмущаетесь чужими преступлениями, а сами их ежедневно и тщательно готовите, да еще Бога благодарите за то, что не испытываете раскаяния, убивая, но я-то чувствую, и потому путь мой во тьме, я — ладно, а Леоне за что, вы не имели права, и Лючию не троньте, разве вы не видите трещину в стене, рисунки в пыли, все это нестерпимо, Господи, где ты, Господи, нельзя же так убивать человека, ведь теперь мир уже никогда не будет прежним.
— Слезай, Ли, свинья поганая, стрелять будем!
И Ли, рыдая, слез, он понял, что его мучило сегодня и прошлой ночью, спустился и, обливаясь слезами, лег в постель. Он даже не ощутил боли от укола, вся боль мира — ничто в сравнении с той, которую он испытывает: ведь именно сейчас, в данный момент друг Ли мертв, его убили.
