Прошло две недели. Студент каждый вечер возвращался домой в полном отчаянии: за день опять ничего не продал. Женщина готовила ужин, и они оба садились за стол.
— Ну как дела? — спрашивал студент.
— Сегодня снова сплавила две энциклопедии.
Студент смотрел куда-то в стену и говорил:
— Я бы тоже хотел, чтоб клиенты принимали меня за своего. Я бы рад стать другим человеком, но у меня ничего не получается. Мне так стыдно!
— Если хочешь, я тебе помогу.
— Поможешь? Ты? А как?
— Буду следить, чтоб ты не брал в руки книг.
Наступил ноябрь. Дела женщины шли полным ходом. Теперь инженер был очень доволен молодой парой. Что они ходят порознь, он не знал, да это и не очень его интересовало, главное — на столе у него каждый вечер лежало два или три подписанных договора. А студент меж тем ничего не продавал и сидел на иждивении женщины.
Возвращаясь с работы, она всякий раз молча и внимательно смотрела на него, пытаясь понять, окончательно ли он выбросил из головы книги. Ходила за ним по пятам из комнаты в комнату, чтобы в случае чего тут же удержать его от соблазна. И время от времени спрашивала с целью захватить его врасплох:
— А ну признайся, ты все еще думаешь о книгах?
Он, как правило, молчал, стиснув зубы, но, бывало, покраснев, признавался:
— Да, думаю.
— А ты, когда на тебя это находит, полистал бы мои журналы, — советовала она.
Теперь ей приходилось брать его с собой по воскресеньям в Кодоньо: уж лучше пусть подышит деревенским воздухом, чем сидеть дома, тайком от нее уткнувшись в книжку. Но студента эти поездки раздражали: надоедали ее бесконечные восторги по поводу чистого воздуха, а больше всего утомляла ее сестра, говорившая лишь о детях да о покупках. На работе и то нервы его не были так напряжены.
Впрочем, с тех пор как ему запретили читать книги и даже думать о них, студент постоянно был в меланхолии. Из депрессии его могла вывести лишь близость с женщиной. Поэтому она каждую ночь ублажала его в своей постели. Перед тем как уснуть, он непременно делился с ней мыслью, которая его ужасно мучила:
— Как же я дошел до такой жизни! Может, я — это не я, очень уж она глупа, такая жизнь. Наверно, все же это кто-то другой, а я только смотрю на него со стороны, я все о нем знаю, и мне безумно стыдно за него. Но если я смотрю на него со стороны, то где же я сам? Может, меня и вовсе нет?
А вскоре к беспокойным мыслям добавилась и бессонница (прошло то время, когда заснуть было так просто); студент уходил на кухню и сидел там, уставившись в стену, — вдруг придет сон.
