Когда Мена закончила раскладывать еду, оставив солидную часть Манцу, я помогла отнести тарелки остальным. Мы ели в кухне. Я снова попробовала соус, которым Мена полила рис, но он показался мне настолько острым и горьким, обжигающим язык, что пришлось выпить пару стаканов воды, чтобы охладить рот. Я снова не съела за ужином ничего, кроме сухих роти, — единственное, с чем удалось справиться.
Закончив ужинать, мы с Меной вернулись в комнату матери. Мы сели на грязный пол и вместе с Тарой, Ханиф и матерью стали смотреть телевизор. Я надеялась, что мы посмотрим какую-нибудь из передач, что нравились мне в детском доме, но не тут-то было: шел фильм, в котором было много песен и танцев, но я ни слова не понимала. Я попросила Мену рассказать, что происходит, но Тара прикрикнула на меня, чтобы я не шумела. В итоге я смирилась и просто смотрела картинки и слушала музыку. Фильм не особо мне понравился, но все остальные, казалось, были в восторге.
Лежа на грязном полу перед телевизором, я услышала за спиной какой-то шум. То был мерзкий харкающий звук, и, хотя Мена не сдвинулась с места, я тут же обернулась посмотреть, что происходит. Мать сидела лицом к стене и прочищала горло. Я с ужасом увидела, что она сплюнула вязкой зеленовато-серой слизью. Будто парализованная, я смотрела, как мокрота сползает по стене и собирается на плинтусе, который — как я быстро поняла — уже изрядно пострадал от усилий матери при прочищении горла. Я окинула взглядом всех остальных в комнате; никто, похоже, не обратил на происшедшее ни малейшего внимания. Мне захотелось спросить маму, все ли с ней в порядке, но когда она отвернулась от стены и как ни в чем не бывало продолжила смотреть фильм, я осознала: то, что сейчас случилось, для нее совершенно нормально.
Когда закончился фильм, мать встала и что-то сказала Таре. Я не могла разобрать слов, но когда мать закончила говорить, Тара подняла сиденье канапе и вытащила из-под него пуховое одеяло и несколько подушек. Потом она опустила спинку, и канапе стало плоским, как кровать. Мать положила подушки и укрылась одеялом, намереваясь спать. Хотя здесь стоял телевизор, комната по большому счету была маминой, и, когда она хотела спать, нам всем приходилось ее покидать. Ничего не оставалось, кроме как подняться на второй этаж и лечь спать. Не было книг, которые можно было бы почитать. Не было пижам, чтобы переодеться, и можно было не волноваться о чистом нижнем белье, потому что мы все равно его не надевали.
