Хром, конечно, ни фига не помнил об успехах «Москвичей» на супермарафонах Лондон — Сидней и Лондон — Кейптаун — пешком под стол ходил в те времена! — но выжимал из «412-го» все, на что этот автостарикан был способен. Он и по городу пер за девяносто, а выбравшись на шоссе, загнал стрелку за сотню. То ли гаишники прибалдели от удивления, увидев рухлядь, несущуюся с такой скоростью, то ли их просто не попалось по дороге, но никто самодеятельного раллиста не остановил и даже не свистнул вслед. А зря! Может, если б гаишники тормознули Хрома, все сложилось бы по-иному…
Но сложилось так, как сложилось.
Километра за четыре до поворота на грунтовку, где рядом с новеньким рекламным щитом, изображавшим снежно-белую птицу — символ «Белой куропатки», стоял указатель-стрелка с надписью «Оптовая база ЗАО», шоссе круто загибало вправо и уходило на пологий спуск. Дорога, смоченная осенним дождиком, была как намыленная, а резина у дедушки «Москвича» — лысая, как коленка. Не вписался в изгиб Хром, понесло его влево, через осевую — прямо в лоб встречному «КамАЗу». Брям! Дзанг! Дзынь-ля-ля! — такая вот веселая музыка получилась…
На несколько секунд к Хрому, которому раздавило грудную клетку и накрепко зажало железом в смятой машине, вернулось сознание. Сквозь красный туман, застилавший глаза, он увидел две расплывчатые фигуры — это были дальнобойщики с «КамАЗа», и пробормотал то, что почему-то казалось ему сейчас самым важным и значительным:
— Дяде Коле скажите, я нечаянно… Пусть мой «Пассат» взамен «Москвича» заберет… Только чтоб Ольге не отдавал!
Прохрипев последнюю фразу, Хром захлебнулся кровью и перестал дышать…
На тысячу километров южнее — это если по линейке мерить, а если по шоссе, то все полторы тыщи наберется! — в совсем другом областном центре происходили события, вроде бы ничем и никак с вышеописанными не связанные.
Никто бы не поверил, что чуть больше года назад двухкомнатная квартирка семейства Таранов выглядела как натуральный бомжатник. Что линялые обои лохмами свисали со стен, что потолки имели темно-серый, местами приближавшийся к черному цвет, что не было ни одного стула, на который можно было присесть без риска провалиться, что тараканы кишмя кишели не только на кухне, но и во всех комнатах. Таковы были для этой, отдельно взятой квартиры, последствия бурных событий минувших пятнадцати лет, то есть всяких там «ускорений», «новых мышлений», «преодолений», «обновлений», «гласности», «перестроек-катастроек», реформ-реструктуризаций, демократизаций-деноминаций-дефолтов, в ходе которых родители Юрки Тарана обеднели до крайности, допились до алкоголизма и погибли. Мать умерла от последствий отцовских побоев, а отец — в тюрьме, не отсидев и двух лет из шестилетнего срока за нанесение «тяжких телесных». Вроде бы от цирроза печени, как сообщили Юрке. Он поверил, не стал проверять и вникать. И плакать не стал. Отец для него умер одновременно с матерью.
