Только донесся с задних скамей оторванный голос Гришки Блинова:
— …нахальство, Рябцев!
Я встал и говорю:
— Прошу не касаться личностей.
— Кроме того, товарищи, ревизионная комиссия, — продолжал инспектор, — постановила вынести на общее собрание, — конечно, предварительно осветив факты, — вопрос о том, могут ли оставаться в школе недостаточно авторитетные школьные работники…
Но тут я опять дал знак. Когда шум удалось несколько унять, встал Сережка Блинов и говорит:
— Я здесь выступаю двояко: во-первых, как ваш товарищ, а во-вторых, как вами же избранный член ревизионной комиссии.
— Ты что же — двуглавый орел, что ли? — крикнул я.
— Во всяком случае, не одноглавая змея, согретая на моей груди. (Не знаю, что он хотел этим сказать.) Я, товарищи, поддерживаю предложение ревизионной комиссии по следующим соображениям: самоуправление у нас хромает на обе ноги и значения никакого не имеет, преподавание ведется вразброд и оторвано от жизни. Школа не увязана ни с каким производством…
— Что же раньше-то молчали, Блинов? — визгливо крикнула Елникитка. — Вы ведь входите в ячейку…
— Если вы, товарищи, — сказал инспектор, — согласны выслушать более или менее спокойно, то я доложу вам следующее: здесь предлагается не вынести окончательное решение, которое зависит от центра, а только обсудить затронутые вопросы и запротоколировать мнение школы.
— Позвольте, — сказал я. — Здесь с нами сидит секретарь фабричной ячейки, к которой мы приписаны, но он пускай выскажется потом, а сейчас скажу я. Сережка Блинов! А ты ночевал с нами в Солнечном, как Елена Никитишна? Белую мадаму видел? А ты заступился за нас, когда мужики хотели принять нас в дреколья? Сережка Блинов! А ты отказался от отпуска и остался с нами на все лето, как Зин-Пална? А ты взял к себе на воспитание Алешку Чикина, когда у него помер отец? А ты, Сережка, разъяснил все волнующие нас вопросы, от которых голова лопнуть может и руки оторваться, как Николай Петрович? Вот ты говоришь, что школа оторвана от жизни… А в то время, как мы летом со страшной опасностью для жизни обследовали деревню, набирали естественный материал, помогали в раскопках курганов, ты где был? На траве кверху пузом валялся? Значит, ты, Сережка, соответствуешь своему назначению, а Зинаида Павловна — нет? Так, что ли, будет по-твоему?
Тут я не делал никакого знака, но все равно — поднялся страшный шум: одни — за меня, другие — против.
Попросил слово секретарь ячейки и говорит:
