— Да ее ребята слушать не будут, она имеет влияние только на девчат.
— Добьется. Ну, вот что, Рябцев. Дается тебе две недели сроку. Если работа не станет на рельсы, то снимем. Прощай.
Я вышел, как ошпаренный кипятком. Когда он сказал «снять» — мне стало страшно.
30 октября.
Не успел я прийти из кино (смотрел «Доротти Вернон» с Мэри Пикфорд), как за мной прибегает Октябка:
— Иди скорей, Владленыч: к Бубину гость пришел.
Я наскоро оделся, и мы пошли. По дороге я обдумал, как себя вести. Где-то в глубине было даже некоторое сожаление, что я ввязался в это дело, но отступать было поздно. А с другой стороны, я боялся, как бы из этого не вышла опять какая-нибудь история. В результате я рассудил, что если я буду следить за собой, то ничего скверного не выйдет, а связь с родителями держать необходимо.
Как оказалось, Бубин жил на окраине, в маленьком деревянном доме в три окна. Сам Гася стоял и ждал нас у ворот.
— Сейчас самый раз, — сказал он тихо, когда мы подошли. — Они сейчас веселые. Ты, Рябцев, прямо, входи, как к знакомым.
В крохотной прихожей мы с Октябкой сняли верхнее и вошли. Нашим глазам представилась довольно-таки странная картина. За столом сидели двое мужчин и, глядя друг на друга, смеялись. У одного из них в длинных усах застрял кусок крутого яйца.
— Здравствуйте, граждане, — сказал я, войдя.
— А, здрасте, здрасте, — ответил усатый. — А вы кто будете?
— Это мой начальник, папаша, — поспешно сказал Гася Бубин.
— Не начальник, а старший товарищ, — поправил я.
— А, пионеры, значит, — сообразил усатый отец Бубина. — Ну что ж, садитесь.
— Они — пионеры, а мы… пьяные без меры, — засмеялся другой. — Надо Катьке налить по этому случаю.
— Налейте, налейте ба-калы палней! — вдруг запел Бубин и оборвал. — Подождет. Не велика персона. Так вы, значит, товарищ… моего Гаську обучаете? Хорошее дело. Он у меня здесь красный уголок устроил. Что ж? Я не препятствую. Я не пррроти-во-дей-ствую-ю! Не пей, говорит, папаша, говорит. А как же тут не пить, когда спиритус вини всегда под рукой? Не только сами пьем, а и Катьку поим, Митрич! Налей Катьке. И поднеси. Пусть пьет, сукина дочь.
Митрич встал со стула, качнулся и сунулся в угол. Только в этот момент я заметил, что в углу стоял скелет. Митрич поднес стакан к смеющимся зубам скелета, тюкнул об них стаканом и — вылил водку в себя.
— А мать где? — заорал Бубин. — Гаська! Где мать?
— Она к соседям ушла, папаша.
— Потому — пью, — хвастливо объяснял мне Бубин. — Я, когда пью, больше с Катькой живу, чем с женой.
