— Конечно, не смею, — смиренно ответил я. — Да я и не вставляю; стенная газета — легальный способ борьбы. Если им что-нибудь не нравится, пусть выпускают свой стенгаз или пишут опровержение в том же «Форпосте».
— Как вы не понимаете, Рябцев, что это — люди другого поколения, — уже тише сказала Зин-Пална. — И что годится для нас — для них совсем не подходяще. Вот Марья Ивановна мне сейчас сказала: «Это все равно что мое имя стали бы трепать на улице…» И я ее понимаю.
— А я вот чего не понимаю, Зинаида Павловна, — ответил я. — Сколько раз и вас, и Николая Петровича, и даже Александра Максимовича прохватывали в стенгазетах — и ничего. А на эту мадам поместили совершенно невинную карикатуру, и справедливую (ведь она нападает все время на форпост) — и она сейчас же обижаться и скандалить, да еще уходом из школы грозит. Если они к стенгазному подходу не привыкли, то и мы к таким подходам не привыкли.
— На нас — пожалуйста, сколько угодно рисуйте карикатур. Но оставьте вы в покое первую ступень… Ну, Рябцев, чтобы долго не говорить, исполните для меня: снимите газету на вторую смену.
— Я вас очень уважаю, Зинаида Павловна, но снять газету не могу: для меня принцип дороже всего.
С этим я от нее ушел. Но так дело не кончилось. К концу пятого урока, когда уже начинают в школу приходить первоступенцы, вдруг в лабораторию прибегает Октябка и говорит:
— Рябцев, там нашу газету сорвали!
— Кто?
— Французов. (А это наш пионер, очень молчаливый парнишка.)
— Да как же он посмел?
— Не знаю; я ему набросал банок, а он даже не отбивается.
Это Октябка мне говорил уже на ходу, потому что мы бежали в зал. Действительно, стенгаз был сорван и разорван в мелкие клочки, а Французов стоял тут же неподалеку.
— Как ты смел срывать стенгаз? — спросил я его с разбегу.
— А я вовсе не хочу быть в форпосте, — ответил Французов, всхлипывая.
— Тогда ты и из пионеров вылетишь!
— А я и не хочу быть в пионерах.
— Ты, должно быть, буржуазный элемент… Кто твой отец? — резко спросил я.
— Слу… жа… щий, — ударился в рев Французов.
— Почему же ты сорвал стенгаз?
— Марь… Иванна… хорошая… а вовсе не плохая…
— Это еще не мораль срывать стенгазы.
Мне очень хотелось влепить красноармейский паек этому Французову, но в это время около нас столпилось очень много ребят, — главным образом первоступенцев, которые с интересом ждали, чем кончится.
— Так тебя, значит, никто не научил, а ты сам додумался? — спросил я.
— Никто… меня… не учил…
Я сейчас же созвал экстренное собрание форпоста, и мы постановили исключить Французова, о чем довести до сведения его звена и отряда.
