— Правда, теплый! Она не ответила.
Так хорошо было прислониться к камню спиной после целого дня жатвы. Усталость свинцовыми нитями вплелась нам в каждую мышцу, но сейчас это почти не имело значения.
— Хильд!
— Убери руки! — испуганно сказала она.
— А им хочется узнать, какая ты.
Вокруг было темно, и можно было говорить все что думаешь.
— Им хочется… — повторила она.
Я чувствовал, что девушки созданы для мужских рук. Меня охватила дрожь. Я был уверен, что Хильд хочет быть моей девушкой.
— Знаешь, сегодня мне исполнилось двадцать один год, — сказал я и вдруг понял, что действительно стал взрослым, хотя сейчас голос мой дрожал и прерывался.
— Да, твоя мать говорила утром.
Почему именно в эту минуту она произнесла слово «мать»? Это было самое умное, что она могла придумать. Значит, все правильно.
— Хильд, почему ты пришла сюда?
— А если я и сама не знаю?
Ну и пусть. Я сказал, что всегда ждал ее.
— Ты пришла не случайно, — сказал я, — правда? Она была нежная, тяжелая, слепо доверилась мне.
Если две недели после жатвы простоит вёдро, хлеб можно убирать в риги. В эту пору хозяева то и дело наведываются спозаранку в поле. Они запускают руки в распушенные снопы, пробуя, хорошо ли просохла солома. Пока солома не высохла, убирать нельзя.
Хозяин, что проверяет, просохла ли солома, должен принять важное решение. Случается, он притащит в ригу целую жердь со снопами и с одним явится на кухню к жене, если, само собой, она у него толковая. Одному решать трудно. Можно погубить весь урожай.
— Погляди-ка и ты, — говорит он, перелагая ответственность на жену.
Сноп дугой выгибается у него в руках. Жена перебирает солому под обвязкой.
— Не пойму. Вроде еще сыровата.
Жена щупает колосья. Осматривает шейку колоса. Шейка светлая и сухая. Твердые, спелые зерна. Подумать только, каким благодатным и щедрым может быть лето.
— А кто-нибудь уже убирает? — спрашивает жена.
— Нет, — отвечает хозяин.
— Ну а мы отродясь первыми не начинали, — говорит она.
— А нынче, может, начнем? — предлагает работник, который слушал их разговор.
— Думаешь, пора? Работник умолкает.
Полновесный золотистый сноп покоится у них в руках. На него отрадно смотреть. Брошенные в землю семена завершили свой жизненный путь. Хозяин уносит сноп в ригу.
И уборка отложена еще на день. Жнивье с высокими сушилами, словно перелески, обрамленные каймой яркой зелени, за ними идут дома, дворы, луговины. Желтые перелески. Из настоящих, темных лесов сюда прилетают кукша и всякая лесная птица, доверчиво садятся они на сохнущие снопы и никогда не клюют больше, чем нужно, чтобы утолить голод.
