Хильд отоспалась, это было видно.
Мы пошли на поле. Улав понес жерди, которые хотела взять Хильд. Проверил, остер ли у нее серп. Он все время опекал ее. Я и не знал, что Улав может быть таким.
На третий день работалось полегче. Опять было облачно, и вскоре пошел дождь.
Когда жнешь под дождем, промокаешь в два счета. Не только от дождя, но и от мокрой соломы. И весь вывозишься в грязи. А мокрая солома натирает руки еще хуже, чем сухая. На коже вскакивают волдыри. Вылезли из земли дождевые черви и блаженно вытянулись под дождем. Штаны Улава были вконец испорчены. Хильд, жавшая впереди меня, вымокла до нитки. Я говорил себе: «Хильд вымокла» — и, как ни глупо, радовался этой
мысли.
Мы не прерывали работу. Вязали в снопы мокрый ячмень. Еще будет вёдро, и снопы на жердях быстро высохнут. На солому выползли маленькие улитки — и откуда только они берутся? Слепые дождевые черви высовывались из земли — они чувствовали дождь.
— Дать тебе мою куртку, Хильд? — спросил Улав.
— Ага, — ответила она, его заботливость уже начала ей досаждать.
Улав подошел и накинул куртку ей на плечи.
— Спасибо. — И я услышал в ее голосе досаду.
В тот день после завтрака мы отдыхали на кухне. Потом опять пошлепали по грязи. Хильд была вся мокрая.
Вечером я в первый раз вспомнил, что завтра мне исполнится двадцать один год. О дне рождения часто забываешь. Но ведь в двадцать один год человек становится совершеннолетним и может делать все что хочет. В голове у меня теснились беспорядочные мысли.
— Пора домой, — сказал отец. — Ты совсем мокрая, Хильд.
— Продрогла, Хильд? — спросил Улав.
Я же ни единым словом не выказал заботы о ней и ничего для нее не сделал. Я промок насквозь.
Ночью, пока мы спали, небо опять прояснилось, и утро четвертого дня было ослепительно ясным. Когда я спустился на кухню, на столе перед каждым лежало по куску кренделя.
— Это в честь его совершеннолетия, — пояснила мать. Она-то не забыла.
Хильд удивленно глянула на меня.
И мы пошли на поле. Солнце начинало припекать. Одежда была еще влажной, теперь она быстро высохнет.
И снова мы склонялись над каждым снопом. Впереди меня время от времени вздыхала Хильд. Я представлял себе, как сохнет ее платье, пронизанное солнцем. Вчера я радовался тому, что Хильд вся вымокла, сегодня — что солнце проникает сквозь ее одежду.
Теплый пар поднимается от сырой земли. Мы жнем ячмень. Как чудно — жить на свете! Быть совершеннолетним! И трудно, и удивительно! Дождевые черви и улитки попрятались. Впереди меня жнет молодая, полная сил и жизни Хильд — это тоже удивительно. И я уже совершеннолетний.
