Челюскинцы спускали шлюпки — собирались посетить мыс Челюскин.
К вечеру в радиорубку вошел спецкор «Правды» и попросил отправить очередное сообщение на материк.
— Скажите честно, — ухмыльнулся Кренкель, — в вашей депеше фигурирует «одинокая чайка» и «изумрудная волна», которую «режет форштевнем красавец — «Челюскин»?
— Иронизируете?
— Я уже отправил на материк сотни одиноких чаек и изумрудных волн. Поражает однообразие. Ну, давайте, что там у вас.
«В 4 часа дня впереди нас в тумане возникли очертания кораблей. «Челюскин» подошел к мысу Челюскин. Это была великолепная минута. За всю историю овладения Арктикой челюскинский меридиан пересекло всего девять судов, и вот сегодня шесть советских пароходов бросили якоря у самой северной точки самого обширного материка мира. «Красин», «Сибиряков», «Сталин», «Русанов», «Челюскин» и «Седов», совершив трудный ледовый поход, троекратно приветствовали друг друга простуженными голосами…»
— Простуженными? — переспросил Кренкель.
— Простуженными.
— Ладно. Если они простудились.
«В десять минут спущена моторка, и мы во главе со Шмидтом стали объезжать корабли. Это был праздник советского арктического флота. Песни, хохот, шутки, возгласы, хоровые приветствия по слогам, как бывало дома, на демонстрациях. Заплаканные снежные утесы выпрыгивали из сурового тумана…»
— Заплаканные? А где у них глазки? — съехидничал Кренкель. — А как они выпрыгивают? И отчего это туман суров?
— Товарищ Кренкель, я не лезу в вашу аппаратуру, попрошу не лезть и в мою…
— Ладно. Не буду трогать вашу аппаратуру.
«…и, мерцая, уходили в серую муть, а меж них, треща моторами, проносились люди… Какие люди!»
— Где же у людей моторы? А-а, ясно! Вместо сердца пламенный мотор. А вместо души аппаратура.
— Товарищ Кренкель!
— Извините. Просто мне обидно за «русского языка».
«Во писатели! — подумал Эрнст Теодорович. — И слова в простоте не скажут».
Встреча с «простым» человеком, великим охотником Журавлевым не прошла для Кренкеля бесследно: его стало раздражать все, что высокопарно и фальшиво.
«Такие люди, такие люди! — передразнил он. — Люди как люди. И нет у них никаких моторов».
ТРИДЦАТИВОСЬМИЛЕТНИЙ пилот Василий Сергеевич Молоков, человек скромный, молчаливый, если не сказать застенчивый, произвел разведку на своем гидроплане и вывел «Александра Сибирякова» из ледовой ловушки.
Возвратившись на базу, мыс Челюскин, Молоков поставил свой «Дорнье-Валь» на якоря и двинулся к зимовочной станции.
