Через неделю Андрей мог бы поклясться, что решение идти на фронт созрело у него давно, что он сделал это с предельной сознательностью, и покоилось оно на устойчивой ясности взглядов на войну, на современное положение, на чувстве долга перед родиной.
Когда уже все формальности были совершены, Келлер неожиданно получил другое назначение, и Андрей остался лицом к лицу с новыми, вовсе незнакомыми людьми…
В небольшом круглом пруду у деревянной гниющей от ветхости часовни, в лесах за Ораниенбаумом, утонули Андреевы студенческая фуражка и зеленые брюки. Тужурку подобрал прохожий солдат. Холодная машинка проехала по затылку, по темени, зеленая рубаха с непомерно длинными рукавами заменила диагоналевую тужурку, и Андрей не узнал себя в осколке зеркального стекла, который протер рукавом и подал ему с улыбкой батарейный парикмахер.
Люди мелькали кругом, еще не определяясь, обезличенные серым сукном и лишенным интонаций щелкающим военным языком. А через два дня эшелон отходил от ораниенбаумского вокзала куда-то на юг, в пределы фронта. С открытых платформ глядели, задрав жерла кверху, шестидюймовые гаубицы, и застоялые кони стучали в стены теплушек.
В вагоне сидели офицеры, прощаясь с заплаканными женами. Екатерина стояла на перроне в зеленом костюме, низко опустив зеленый газ, и прижимала крошечный измокший платочек к глазам.
— Я в сестры поступила… В Георгиевскую общину, — шептала она. — Я догоню тебя. Прощай, мой родной. Может, ты и хорошо сделал, но так неожиданно, так тяжело…
Платформа уплывала из глаз. Над большим куском жизни опускался занавес.
IV. С разрешения штаба дивизии
Одинокий зеленый вагон, вправленный в цепь красных теплушек и платформ, стоял в открытом поле. Рельсовый путь широкой пыльной полосой пересекал протянувшиеся во все стороны до горизонта еще свежие зеленя. Белая глыба станционного здания стояла далеко в стороне.
У водокачки, протянувшей к путям негибкий, как у огородного пугала, рукав, стояла толпа солдат с манерками, фляжками и бутылками. Артиллеристы умывались тут же, помогая друг другу, громко фыркали и сморкались.
Младший офицер Ставицкий быстро сбежал по ступенькам классного вагона. На плечах его и на груди коробились новенькие походные ремни. Крепко начиненная картами, полевыми книжками и прочим бумажным хламом кожаная сумка тяжело хлопала на ходу по мускулистому бедру поручика.
— Андрей Мартынович! — крикнул он на ходу. — Скачите за начальником станции. Пусть идет к платформе, да живо!
