А на следующий день он наступил, долгожданный момент, — за стеной девятого «А», по коридорам школы бронзовыми ручьями разлился звонок, известивший о конце моего последнего урока, а вместе с ним и завершении самой практики. Но странно — меня в сердце укололо сожаление: я уже никогда не войду в этот класс, — именно в этот! — не войду с журналом и указкой, не скажу, встав за учительский стол: «Здравствуйте, друзья!.. Дежурный, кто у нас отсутствует сегодня?» И больше никого из них не вызову к доске: «На этот вопрос ответит Ибрагимов! Саленко, что ваша любознательность так пристально высматривает за окном? Всё самое интересное здесь, в нашем классе!» Теперь за меня делать это будут иные люди.
Остаток учебного дня я отсидел в гостях у своих однокурсников, на их уроках. Потом мы, как и в начале практики, снова обосновались в директорском кабинете, и Машкова, произведя анализ и синтез, — а может, порядок был обратным, сейчас не помню, — вынесла каждому вердикт — его итоговую отметку. Меня она приберегла на десерт. Норманнское её лицо побледнело, извещая о сильном внутреннем напряжении, тёмные глаза зажглись решимостью, и она выразилась так, сурово и непреклонно: «Возможно, кто-то сочтёт меня беспринципной и чересчур либеральной, однако я вынуждена, повторяю, вынуждена оценить практику студента Северова отметкой „отлично“, — И, помолчав, добавила: — Надеюсь, на этот раз её никто не назовёт завышенной».
Финита! Если проще: всё! Ступай, Нестор, куда пожелает твоя душа. Завтра снова ползти в институт, но сегодня ты свободен. Можешь профланировать мимо Лининого дома, ну как бы между прочим, запретить тебе никто не посмеет — вольному воля! Но, прежде чем покинуть школу, я, пардон мадам, зашёл в мужской туалет. А там меня ждали — вся команда в полном составе. И более не единого человечка — мы четверо, с глазу на глаз. И видать они, изнывая от нетерпения, выкурили полную пачку — пол у их ног был густо усеян трупами сигарет.
Меня точно приподняли, основательно взболтали и поставили на пол, — со дна мутной взвесью поднялись мои давние, было улёгшиеся опасения, — эти трое ждали подходящего момента, и вот он наступил. А ради чего ещё им маяться, терпеть никак не меньше часа? Именно столько или более того мы отсидели в директорском кабинете. С каждым из них, по одиночке, авось я и управлюсь, но одолеть всю троицу скопом мне будет не по рукам. И сейчас из меня полетят пух и перья, словно из подушки, терзаемой в разгар погрома. Теперь я, лишённый учительской неприкосновенности, был перед ними беззащитен — обычный рядовой человек, что хочешь, то с ним и делай, если вас трое против одного.
