На груди у каждой виднелся крест, повешенный на тонком черном шнурке на шею. Руки, спрятанные за спиной, и впрямь казались связанными, головы повязаны одинаковыми белыми не то платками, не то накидками. Вернулся Гаврилов, спросил шепотом:
— Как они тут?
— Говори громко, командир, мы их приручили! — Володя гордился малыми успехами Кузьмина, как своими. — У нас зона своя есть, смотри…
Он сделал шаг от двери и сразу отпрянул назад — монашки опять закричали! То ли солнце отшибло у них память, то ли новый человек вселил прежний ужас.
Солдаты мрачно замерли в дверях. Глупая и горькая ситуация была для них внове и омрачала их головы всякими мыслями о своих сестрах и женах, которые четыре года знали ужас и нелепость беспощадной войны.
— Дичь какая-то! — устало проговорил Василий. — Может, просто уйдем, они сами из петель вылезут?
Сказал и осекся:
— Ни черта не выйдет! У них же руки связаны… — и Гаврилов шепотом, устало выругался.
Лейтенант глядел на солдат, прося помощи, продолжая рассуждать вслух:
— Руки связаны, устанут, брякнутся, петля сработает, кто и придушится, и никакой Газаев не поможет. А с меня комполка голову снимет — дали козырь вражеской пропаганде.
Василий взял у Цыгана изо рта сигарету, затянулся. Солдаты молчали.
— Морока! Привлечь их чем-то надо… Расположить…
Трое мужчин смотрели на шестерых женщин. Женщины глядели в разные стороны, только не на своих мучителей и врагов.
Между ними легла полоса в десять шагов. Пропасть в десять шагов — не обойти, не перепрыгнуть — пропасть!
— Леня, может, ты споешь им что-нибудь? — Гаврилов говорил вяло, безо всякой надежды на успех.
— Верно, Цыган, может, споешь? — поддержал командира Володя Газаев.
— Василек, Володя, — Цыган улыбнулся им, как несмышленышам-детям. — Я такой же Цыган, как и вы… Петь я немного умею, и голос есть… Да вот с репертуаром плохо, из их композиторов — по опереточным могу пройтись, а для смертниц — это не совсем подходящий репертуар…
— На крайнюю правую смотрите, на крайнюю! — быстрым шепотом перебил его Газаев, краем глаза горец видел все вокруг и сразу.
Правая с краю делала какие-то странные движения головой, словно мешало ей что-то, лицо ее исказила плаксивая гримаса, она морщилась, встряхивала головой, вжимала ее в плечи. Что-то с ней было неладно…
Солдаты переглянулись.
— Может, на двор ей приспичило? — шепотом предположил Гаврилов.
— Платок сползает! — так же тихо сказал Володя.
И в этот момент платок скользнул с головы, выпустив целый ворох волос. Рыжий, ярко-медный струистый поток скользнул но плечам и разделился на три части — одна за спину, две по сторонам лица — на грудь. Девушка вскинула голову, закрыв глаза, простояла минуту, снова раскрыла их, удивленно озираясь по сторонам и чуть качнувшись.
