«Старики» часто говорили о нем, говорили так, что было ясно: в театре его любят, что по их меркам он еще молодой — лет тридцати пяти. Кроме того, интриговало, что он явится не к началу сезона — опоздает на неделю, может, на две, потому что переучивается на… вертолетчика. Переучивается? Кем же он был раньше? На вертолетчика переучивается актер? Совсем странно. В приказе о распределении ролей спектакля, где мне была доверена небольшая роль, его имя стояло первым. Он должен был играть героя пьесы Горбатова «Юность отцов». Степан Денисов — Степана Рябинина, так, кажется, звали героя пьесы. Я стал ждать его с нетерпением.
В одну из репетиций, когда я был зрителем, по проходу прошел один из актеров и сказал сидящему передо мной:
— Степан приехал!
Я сразу понял, что говорят о Денисове.
Он шел по проходу стремительно и чуть косолапо, приглядывался к сидящим в зале, кому протягивал руку, кому просто махал рукой, кому посылал воздушные поцелуи, что получалось у него не очень изящно, а как-то по-детски — он чмокал себя в ладонь и, как волейбольный мяч, посылал поцелуй в темноту.
Дирижер оркестра, полный, высокий, страдающий одышкой и ждущий пенсию, Лев Иванович Безак, оглянулся на шум, узнал Денисова, приостановил звуки оркестра и хриплым голосом крикнул в темноту зала:
— Вертолетчикам — музыкальный!
Тромбонист, встав в оркестровой яме, что-то прогудел пришедшему, ударник поколотил в большой барабан и все опять занялись неравной борьбой — несильно слаженная команда, в коей наибольшей силой обладала медная группа, — с Легаром. Композитор явно не рассчитывал на подобный состав и качество оркестра.
Актеры со сцены, прикрыв ладонями глаза от софитов, тоже приветствовали Денисова. Выход получился заметным и торжественным.
Проходя мимо меня, он тоже кивнул, через несколько шагов остановился, будто споткнулся, что он часто практиковал и позже, на сцене, вернулся ко мне:
— Новенький? Привет. Давай знакомиться..
Все это он проговорил веселым шепотом и протянул мне руку.
Сразу вызнав, что я из Москвы, обрадовался земляку и, чтобы удобнее было разговаривать, сел на ковровую дорожку в проходе.
Я пытался встать и хотел было пересесть к нему на дорожку, хоть это и казалось мне несколько экстравагантным, но не говорить же со старшим, возвышаясь над ним в удобном кресле, когда он сидит на полу, скрестив ноги.
— Сиди, сиди… — громче прежнего сказал Степан, — так удобнее разговаривать…
Я в этом не узрел никакого удобства, а дирижер вновь остановил оркестр и строго прохрипел, повернувшись в зал:
