Хэслар пришел к заключению, что пока не обнаружил, каким образом его общее с Блантом прошлое могло всплыть на поверхность, и поэтому чувствовал себя с этой стороны прочно защищенным. Но не мог ли Блант совершить нечто, способное в дальнейшем привлечь внимание к нему и к Хэслару? Даже если в момент пьяной откровенности, забыв осторожность, он упомянул кому-то о своем богатом друге, у него хватило бы ума не называть имени. Блант прекрасно понимал, что стоит тайне открыться, как она перестанет иметь для него какую-либо материальную ценность. Раскрыть секрет означало зарезать курицу, несущую золотые яйца. У Бланта не имелось ни фотографии, ни каких-либо документов, которые привели бы к идентификации приятеля-толстосума.
Хэслар не принимал личного участия ни в одном из бытовых дел Бланта. Тот сам купил дом и нанял прислугу. Если не считать редких встреч на дороге и передачи денег, Хэслар никаким образом больше не контактировал с Блантом.
Казалось, бояться было нечего, но существовало опасение, ставшее для Хэслара предметом долгих и мучительных раздумий. Не написал ли Блант письмо с изложением всей правды и не припрятал ли его где-то в надежном месте, чтобы обезопасить себя от возможного коварства со стороны бывшего подельника?
Такая возможность заслуживала самого пристального внимания. Если подобная бумага существовала, то, осуществив план убийства, Хэслар сам подписал бы себе смертный приговор.
Однако по здравом и продолжительном размышлении он пришел к выводу, что может не опасаться подобного обстоятельства. Блант не стал бы излагать свою историю на бумаге из опасения, что она может случайно попасть в чужие руки. Правда навредит ему в той же степени, в какой от нее страдал сейчас Хэслар. Он не только лишился бы денег, но и мог потерпеть значительно бо́льший урон. Если обстоятельства, при которых он покинул Эдинбург, стали бы достоянием гласности, старик тоже лишился бы теплой компании, в которой вращался. Его, скорее всего, бросила бы даже уборщица. А уж о появлении в столь привычном для него «Зеленом козле» пришлось бы забыть навсегда. Для него разоблачение не могло иметь бы столь катастрофических последствий, как для Хэслара, но неприятностей на его голову свалилось бы предостаточно.
Но куда как более весомым представлялся все же другой аргумент. Блант мог написать подобное письмо, стремясь оградить себя от враждебных действий со стороны Хэслара – объекта шантажа. Но такое средство защиты приобрело бы эффективность лишь в том случае, если бы Хэслар узнал о его существовании. А Блант никогда не упоминал ни о каком документе, которого, вероятно, не существовало, что подтверждалось его молчанием.
