Нет, это невыносимо! Скейлз выбежал в коридор, пересек сцену и добрался до будки ночного сторожа. Полицейский все еще говорил по телефону. Личный шофер Друри, изнывавший от тревоги, стоял, мял в руках свою фуражку и общался с таксистами. Как выяснилось, девушку уже увезли в больницу с сотрясением мозга. Дежурный врач полицейского участка, расположенного в нескольких шагах от театра, уехал по срочному вызову. В ближайшей больнице не оказалось ни одного свободного хирурга. И констебль в отчаянии пытался вызвать врача из соседнего участка. Скейлз вернулся в гримерную.
Следующие полчаса превратились в сплошной кошмар. Пострадавший то приходил в сознание, то снова лишался чувств, продолжая волноваться о состоянии своего лица, о своей руке, о пьесе. А красное пятно все шире и шире растекалось по обивке дивана…
Затем в комнату с шумом стремительно вошел крупный и рослый мужчина с саквояжем в руке. Он осмотрел раненого, пощупал пульс, задал несколько вопросов, бормоча что-то о потере крови, напрасно потраченном времени, о слабости пациента. Откуда-то сзади донесся голос полисмена, сообщившего о приезде «Скорой помощи».
– Бесполезно, – резко отозвался доктор. – Мы не можем никуда его сейчас перевозить. Нужно принимать срочные меры прямо здесь, на этом же месте.
Коротко и равнодушно поблагодарив Уолтера за старания, он освободил его от тягостной обязанности. Работал врач проворно, разрезав пропитанный кровью рукав, наложив настоящий медицинский жгут, дав пострадавшему принять какое-то стимулирующее лекарство, в очередной раз заверив его, что глаз цел, а страдает он исключительно от шока и большой потери крови.
– Вы же не ампутируете мне руку? – встрепенулся Друри, внезапно охваченный новым беспокойством. – Я ведь актер… Я не могу… Мне никак не обойтись… Вы не можете сделать этого без моего согласия, ничего мне не сказав… Вы…
– Нет, нет, – заверил доктор. – Мы уже остановили кровотечение. Но вам следует лежать смирно, чтобы оно не возобновилось.
– А рука будет действовать? Я смогу ею пользоваться? – выразительные глаза актера беспокойно ловили взгляд врача. – Простите за эти вопросы, но жить с обездвиженной рукой для меня равносильно ее полной потере. Сделайте все, что в ваших силах… Или я уже никогда не смогу играть… Разве что в «Горьких лаврах»… Джон, старина… Какая ирония судьбы, не правда ли? И ведь та самая рука… Придется ставить вашу пьесу и играть в ней до конца дней своих… Единственную, незаменимую пьесу…
