С трудом дотащив монстра наверх, я оставил его храпеть в спальне после очередных неумеренных возлияний и закрыл дверь. Затем спустился, чтобы осуществить свой обычный ежевечерний ритуал, собрав из пепельниц все окурки его сигар в большую коробку, которую специально для этого держал у себя в мастерской. Затем рассыпал по полу корм и пронаблюдал, как первые жуки осторожно показались из щели и принялись за приготовленное для них пиршество. Я давно заметил за ними пристрастие к сиропу, в который некоторые влезали лапами и застревали в нем. В тот вечер я подобрал четыре жука, отнес в лабораторию и отравил. По распоряжению майора моя жена как раз напекла свежих пирожков со смешанной сладкой начинкой. Четыре пирожка я спрятал в кладовке, вскрыл слой теста и поместил внутрь по мертвому насекомому, спрятав среди густой начинки. На случай посмертного вскрытия мне было необходимо, чтобы судебный медик обнаружил по крайней мере одного такого жука в желудке Скаллиона. Избавляться от бутылок с отравленным никотином виски не было необходимости, поскольку майор никогда не ложился спать, не опорожнив их все до дна.
Потом я проверил, на месте ли мой молоток, и лишний раз удостоверился, в каком из ящиков верстака хранились ковровые гвозди с крупными шляпками. Теперь все для убийства было готово, и каждая принадлежность находилась там, где положено. Занавес для финальной сцены тщательно продуманной мной драмы поднялся, как я и упомянул, на следующий вечер.
Утром майор чувствовал себя очень скверно, а единственным лекарством от всех хворей он считал только выпивку, и чем больше ее, тем лучше. Я, естественно, позволил ему «лечиться», сколько будет душе угодно. Он не стал завтракать, пропустил обед и чай, но к шести часам стал жаловаться на голод. Я же нарочно попросил жену задержать время ужина, чтобы нам не пришлось до отхода ко сну слишком долго выдерживать пытку пребывания в его обществе. Когда жена объявила, что мы никак не сможем сесть за стол раньше восьми часов, майор чуть не взорвался от ярости и стремительно вышел из дома.
Я прекрасно знал, куда он направится – в гостиницу. Меня это вполне устраивало. Мне было необходимо, чтобы как можно больше свидетелей могли подтвердить позже, в каком плачевном состоянии он находился. Без четверти восемь хозяин гостиницы и констебль привели его обратно. В лицо ему они ничего не говорили, словно все обстояло благополучно и не о чем особо беспокоиться. Но констебль тихо сообщил нам с женой, что майор вел себя очень агрессивно по отношению к жителям деревни и постояльцам гостиницы, и если он еще раз там появится, хозяин рискует лишиться части постоянных клиентов. Понятно, насколько удручала его такая перспектива.
