Примерно в течение года в снижении экономической активности не проявилось еще ни одной из тех специфических черт, которые будут определять дальнейшее развитие событий. Экономический спад был сильнее, чем он обычно бывает в первый год большинства спадов, – возможно, из-за краха фондовой биржи плюс из-за необыкновенно стесненного кредита, установившегося с середины 1928 года. Однако в нем не было никаких качественно новых особенностей, никаких признаков надвигающейся катастрофы. Если отбросить наивные рассуждения, сводящиеся к аргументу post hoc ergo proper hoc (после этого – значит вследствие этого), в экономической ситуации, скажем, на сентябрь или октябрь 1930 года не было ничего такого, что делало продолжительный и резкий спад последующих лет неизбежным или даже весьма вероятным. Задним числом ясно, что уже тогда Резервной системе надо было вести себя иначе, что ей не следовало допускать уменьшения бумажной массы на почти 3 % с августа 1929 года по октябрь 1930-го: в прошлом бумажная масса падала столь значительно только в период самых сильных спадов экономической активности. Ошибку эту можно было простить, и уж конечно, она не была решающей.
Характер снижения экономической активности кардинально изменился в ноябре 1930 года, когда серия банковских банкротств привела к массовым «налетам» на банки, то есть попыткам вкладчиков снять деньги со счетов. Эпидемия эта перекидывалась с одного района страны на другой и достигла своей кульминации 11 декабря 1930 года, когда потерпел крах Банк Соединенных Штатов. Этот крах возымел решающее действие не только потому, что банк, державший в виде депозитов более 200 миллионов долларов, был одним из крупнейших в стране, но и потому, что, хотя он являлся обычным коммерческим банком, название его давало многим людям в Америке и за границей основание полагать, что он был каким-то официальным банком.
До октября 1930 года не было никаких признаков кризиса ликвидности или утраты доверия к банкам. Однако с этого момента кризисы ликвидности начали обрушиваться на экономику один за другим. Волна банковских крахов на время стихала, но потом накатывала с прежней силой, поскольку несколько шумных банкротств или иные события снова подрывали доверие к банковской системе и вызывали новую серию «налетов». Последние имели большое значение не только и не столько из-за банковских крахов, сколько из-за их воздействия на объем бумажной массы.
При банковской системе, основанной, как наша, на частичных резервах, банк, разумеется, не имеет по доллару денег (или их эквивалента) на каждый доллар депозитов. Вот почему термин «депозит» столь обманчив. Когда вы кладете в банк доллар наличными, наличность банка вырастает, может быть, центов на 15–20: остальное банк тут же даст в долг через другое окошко. Заемщик может, в свою очередь, снова положить эти деньги в тот же или другой банк, и процесс повторяется заново. В результате на каждый доллар имеющейся у них наличности банки должны несколько долларов в виде депозитов. Поэтому общий запас денег – наличность плюс депозиты – при всяком данном количестве наличности тем выше, чем больше пропорция денег, которую люди хотят держать в виде банковских вкладов. В связи с этим всякая массовая попытка со стороны вкладчиков «получить свои деньги» должна привести к уменьшению общего количества денег – кроме тех случаев, когда имеется какой-то способ создать дополнительную наличность, а банки обладают возможностью как-то ее получить. В противном случае один банк, пытаясь удовлетворить своих клиентов, начнет давить на другие банки: требовать возвращения займов, продавать инвестиции или отзывать свои вклады, – а эти банки, в свою очередь, станут оказывать давление на третьи банки и т. д. Если не прервать этот порочный цикл, он расширяется все больше по мере того, как попытки банков раздобыть наличность понижают стоимость ценных бумаг, делают неплатежеспособными банки, которые в иных условиях крепко стояли бы на ногах, подрывают доверие вкладчиков, и весь цикл начинается заново.
