Всякому, кто считает себя коллекционером, следует посетить Чюрлисов. А посетив, угоститься чайком из щербатого, с трещиной, шестикопеечного стакана. Это поможет ему набраться ума на целый рубль и научиться отличать настоящее хобби от своих грошовых претензий… Возьмем, к примеру, меня — пока не попала к Чюрлисам, тоже считала себя серьезным коллекционером. Еще бы! Собирала, видите ли, раковины, набила ими целый сундук! Положу, бывало, на ладонь тяжелую перламутровую чашу из пирамиды Хеопса и смотрю, смотрю, глаз оторвать не могу… А в голове разные мысли — о погребенных под песками тысячелетиях, о фараонах, о тайнах пирамид, о разграбленных сокровищах, о конкурсе на рассказ о делах нашей славной милиции, о необходимости врезать в дверь третий замок, поставить пломбу в четвертый коренной сверху, о грабителе — зубном технике… и снова о разграбленных пирамидах, о конкурсе на лучший рассказ из жизни наших славных лесоводов, о том, что пора мариновать дары леса, о конкурсе на маринистскую тему, о… Короче говоря, далеко завели бы меня эти мысли, не заверни я как-то невзначай к Чюрлисам: едва вошла, пришлось зажмуриться — ослепило меня. Лишь когда перестали резать глаза яркие вспышки, сообразила, что виноваты в этом многочисленные вазы. Лучи солнца, проникающие в окна, преломлялись в хрустальных гранях и били по глазам, буквально лишая тебя зрения.
— Мое хобби, — скромно указал Чюрлис на самую большую вазу и щелкнул по ней заскорузлым ногтем; широченная ладонь выдавала его крестьянское происхождение. Послышался чистый нежный звук. — Хрусталь. Горный. Натуральный.
Потом растворил дверцу серванта, и я ахнула — столько хрусталя не доводилось мне видеть во всех вместе взятых комиссионках.
— Пока что лишь двести одиннадцать единиц собрано, — самокритично признался хозяин. — Жена развернуться не дает. — Он покосился в сторону кухни.
— Это почему же?
— Собственную коллекцию завела…
Он пальцем поманил в прихожую и открыл дверь чуланчика. И я словно в тропический лес попала — чулан был забит стройными стволами завернутых в целлофан ковров.
— Их у нее пока лишь двадцать пять штук, но зато чистошерстяные! — Чюрлис хотел было для доказательства выдернуть ниточку, да не успел: рука жены выдернула его из чулана за шиворот.
— Осел, — бросила она. — Брехун!
Наверно, хотела сказать: еще так мало сделано, а ты уже хвастаешь, нескромно! Так что недостатка в самокритике ни у него, ни у нее не было. Да… Это семейство владело такой могучей движущей силой современности, что я испугалась, как бы и меня не выдвинула она из дома.
