Хозяин, еле волоча ноги, надраивает паркет. С нашим появлением его желтое лицо становится ярче паркетного воска. А когда отпрыски Кишкиса в мокрых башмачках начинают, как по льду, кататься по навощенному паркету, щеки Зайцекаускаса принимают цвет апельсиновых корок. Кстати, сами апельсины мы в большом количестве обнаруживаем у него в холодильнике.
Когда в холодильнике остается только холодный воздух, в глазах Зайцекаускаса вспыхивает уже знакомый нам огонек праздничного беспокойства.
— Знаете что, — предлагает он дрожащим от предвкушаемого удовольствия голосом, — давайте порадуем Папарецкисов! Было бы преступлением не порадовать в праздник семью Папарецкисов!
И вскоре наша дружная компания быстрым шагом устремляется в путь. Нас уже целая дюжина, не считая собаки Зайцекаускаса (жена Папарецкиса работает в мясном магазине!).
Встреча с Папарецкисами особенно празднична: они как раз собрались в театр. Но хозяйка тут же одолжила у соседей детскую коляску и побежала в дежурный гастроном.
Желая компенсировать Папарецкисам арии и увертюры, которых они по нашей милости лишились, Зайцекаускас запустил их радиолу — да так, что задрожали стекла. Особенно много танцевать нам не пришлось — паркет у Папарецкисов был настелен недавно и, видать, из сырых планок, он сразу превратился в щепки. Правда, гостеприимных хозяев это почему-то не волновало, они все время поглядывали на потолок и вздыхали… А когда овчарка Зайцекаускасов под общие аплодисменты вытащила из холодильника батон сервелата и тут же проглотила его, как червяка, в глазах Папарецкиса запылали уже знакомые нам факелы праздничного беспокойства.
— Все к Томашявичюсу! — взвыл он и опрометью бросился прочь из дома. — То-ма-шя-ви-чюс, — призывно скандировал он на дворе, — умрет от счастья!
Что ж — к Томашявичюсу так к Томашявичюсу…
Часам к двум пополуночи наша тесная компания возросла уже до полусотни душ, не считая собак и бредущего поодаль милиционера.
Распевая звонкие народные песни, мотались мы по городу с одной улицы на другую. Во главе колонны по-генеральски выступал товарищ Люткявичюс. Сейчас он вел свой боевой отряд к незнакомым мне Бурокасам. Под ногами приятно поскрипывал снег, машины уступали дорогу, редкие прохожие шарахались в стороны, чирикали разбуженные нашим дружным хором воробьи.
Товарищ Бурокас жил, оказывается, точно в такой же, как моя, квартирке. Окна у него были темные, поэтому пришлось довольно долго ждать, пока он наконец открыл дверь и предстал перед нами в голубых кальсонах. Его подбородок как-то странно вибрировал — безусловно, от радости, что праздник еще не кончился.
