— Мы прожили, — начинает Карклене, — двадцать три года. Сына с дочкой вырастили. Ничего дурного о муже сказать не могу. — В голосе сдержанность и спокойствие. — Просто хотим жить врозь, каждый своей собственной жизнью. Поэтому убедительно прошу суд расторгнуть наш брак. — И она медленно, с достоинством опускается на свой стул.
Судья даже расплывается в улыбке: не часто приходится слышать в деле о разводе такие культурные речи, тем паче — из женских уст!
Наступает очередь Каркласа. Однако он продолжает сидеть, словно гвоздями к стулу приколоченный. В душе творится нечто неописуемое — там все кипит, булькает, бурлит. Вот змея! Мало того, что загубила всю его жизнь, так и тут исхитрилась перца сыпануть и горчичной помазать. Разве выдашь теперь заранее подготовленные филиппики?! Да ведь он бы прямо злодеем выглядел, а она, ханжа этакая, сидела бы святой страдалицей, потупив взор… Ну, погоди!
— Все, что тут было сказано… истинная правда, — через силу начинает Карклас. — Только не двадцать три года мы прожили, а больше: двадцать три и семь месяцев. — На его губах появляется трогательная улыбка великомученика. — Детей в люди вывели. Дай бог каждому так честно выполнить свой долг по отношению друг к другу, как мы выполнили. А теперь — хватит, — заканчивает он крепнущим голосом выздоравливающего больного и опускается на стул.
Его ответный залп метко поражает цель: Карклене не выдерживает, встает еще раз.
— Хочу воспользоваться случаем, — поворачивается она к Каркласу, — и поблагодарить своего бывшего спутника жизни за весь совместно пройденный нами путь. Человек он был хозяйственный, деловой, на все руки мастер… — Она вытаскивает платочек и демонстративно прикладывает его к глазам.
— Я тоже должен сказать ей спасибо, — вскакивает Карклас. — Она была опрятной женщиной, пол в квартире всегда блестел, суп горячий, шлепанцы на месте…
— Зарплату, — улучив момент, вставляет Карклене, — целиком домой приносил, копейка в копейку. Летом в саду вкалывал, как ломовая лошадь…
— Когда я лежал в больнице, — прерывает ее Карклас, — по три раза в день прибегала: горячий куриный бульончик, клюквенный морс…
— А когда дочка у нас родилась — пеленки стирал, гладил…
— Девятнадцать свитеров мне связала!
— Сам кастрюли паял!
— Ногу мне массировала!
— Хрен натирал!..
— Постойте! — не выдерживает судья. — Погодите! Если так, зачем вам разводиться? Может, помиритесь?
— С этой жабой? — вскидывается Карклас. — С этой раздутой паучихой, которая всю кровь из меня высосала, все жилы вытянула?!
