Высоцкий прекрасно сыграл презиравшего ворьё сыщика Глеба Жеглова. И мне трудно вообразить Владимира Семёновича поющим перед разомлевшими кирпичами, фоксами и горбатыми (не путать с Горбачёвым!), которые обзавелись теперь «мерсами» и «мобилами», расселись не по тюрьмам, а по банкам, министерским и парламентским креслам. Я не представляю себе Высоцкого нахваливающим на президентской кухне котлеты Наины Иосифовны. Я не представляю себе Высоцкого на обжорной презентации в то время, когда голодают учителя и шахтёры. Я не представляю себе Высоцкого в новогодней телетусовке где-то между оперённым Б. Моисеевым и смехотворным Г. Хазановым. Не представляю…
Или же просто боюсь себе представить Высоцкого в наше время, когда говорить, писать, петь, орать правду, может быть, и не так опасно, как прежде, зато совершенно бесполезно! Не возвращайтесь, Владимир Семёнович! Не надо…»
На съезде ВЛКСМ
Следующий, 1981 год оказался не менее насыщенным. Начался он с неприятностей. В издательстве «Современник» готовилась вторая книга стихов «Разговор с другом», из которой цензура в последний момент сняла стихотворение «Монолог расстрелянного».
Я был расстрелян в сорок первом:
Невыполнение приказа!
Я был, я мог бы быть средь вас.
Раздался залп, я умер сразу.
Но был неправильный приказ.
И тот комбат, его отдавший,
В штрафбате воевал потом.
Но выжил, выдержал и даже
Потом командовал полком.
Тут справедливости не требуй.
Война – не время рассуждать.
Не выполнить приказ нелепый
Страшнее, чем его отдать.
Но, стоя у стены сарая,
Куда карать нас привели,
Я твёрдо знал, что умираю
Как честный сын своей земли.
«Стихотворение цензура сняла прямо из вёрстки, за потерю бдительности редактору Александру Волобуеву объявили выговор, и он от огорчения слёг с сердечным приступом, а книга вышла гораздо меньшим тиражом, нежели планировалось: 10 тысяч вместо 30. Меня вызвали куда следует и пожурили. Но пожурили, как я заметил, с какой-то странной симпатией. Бодаться с советской идеологией становилось делом модным и перспективным…» – написал позднее Поляков в эссе «Как я был поэтом».
Надо сказать, его не только «пожурили», но, что называется, наказали рублём: тогда за тиражность автору платили дополнительно, и в данном случае сумма, которой он не получил, была очень весомой, тем более для молодой семьи, – примерно полторы тысячи рублей. Между тем стихотворение было искренней и безыскусной попыткой говорить о тех правдах, из которых складывалась история страны и отдельного человека.
