Финны исчезли так же внезапно, как и появились, и деревню время от времени стали контролировать немцы, любители кур и всего остального, вплоть до самогона. Появлялись они обычно днем, а ночью в окошко осторожно стучали иногда партизаны и тоже просили еду или одежду.
Население и само остро нуждалось в продуктах – кормильцы-то ушли на фронт – и при каждом удобном случае заготавливало их впрок. И понадежнее припрятывало. Памятен такой случай. В самом начале войны на взгорке между нашей и соседней деревнями была подстрелена случайной пулей пасущаяся там лошадь. Лошадиного мяса раньше никто в рот не брал. Брезговали (гребовали, как говорилось в народе). А тут сразу несколько человек пришло с ножами, чтобы отрезать себе по куску. Был среди них и наш житель.
– А что ждать, – пояснил он любопытным. – Неизвестно, чем скоро питаться станем. Старой власти нет. На новую тоже нельзя рассчитывать. Спасайся сам, как можешь.
В сравнении с финнами, сразу же показавшими свой жестокий характер, жизнь «под немцем» казалась менее страшной. Иногда даже какой-то из них открывал жестяную коробочку с леденцами. Приговаривая «Ком, ком, киндер!» и маня указательным пальцем, подзывал ближайшего малыша: бери, мол. Устоять полуголодному ребенку против такого искушения было трудно, почти невозможно. И некоторые робко тянули руку к даровому угощению, лежащему на чужой ладони.
Но, случалось, угощали и пинком, особенно если кто-то из подростков подбирал брошенный в траву окурок. Сосед наш, десятилетний Шурик, был в свои годы уже заядлым курильщиком и однажды осмелился попросить у немца папиросу. Тот сделал свирепое лицо и стал лязгать затвором автомата. «Сейчас пристрелит!» – всполошилась мать и бросилась на помощь, прося знаками и словами простить неразумное дитя. Немец долго не мог успокоиться, произнося непонятные нам ругательства. Зато слово «Цурюк!» быстро освоили все: и дети, и взрослые. Оно было в ходу у оккупантов.
Вспоминая и осмысливая то время, начинаю понимать, откуда у белобрысого Шурика появилась столь странная для деревни кличка «Гофвебер». Прозвища в деревне имели все – от мала до велика, но чтоб такое… А объясняется все просто: дали его, скорее всего, немцы. «Гоф» – это от немецкого «хох»: высокий. Шурик, действительно, был таким, рослым, выше всех нас. Ну а «вебер» в переводе «ткач». Одежда на нем была домотканая.
Наведывались к нам новые хозяева не столь часто. Что им было делать в таком крошечном селении: все, что можно разграбить, давно разграблено. Держать же сторожевой пост ради трех десятков немощных стариков, старух и малолеток тем более не имело смысла. Все вопросы поэтому решались через местных полицаев, которые сами ездили в Касплю, где размещалась районная комендатура, за инструкциями. Было их в деревне трое. Двое из них старались вовсю, третий особенно не усердствовал.
