Чтобы отвести от себя возможные упреки в том, что он лишал семью овощей из-за того, что их негде сажать, отец застолбил на болоте торфяной участок под огород. Обнес его изгородью, поставил сторожку и нанял сторожа. Ну и овощи родились на этом болоте! Брюква или калега, как называют ее у нас на Урале, была, что твоя корчага, репа – по решету, турнепс, который отец первым в поселке ввел, как огородную культуру для скота, был диковинных размеров. Капуста белая, тугая (вилки – не обхватишь!) приводила в изумление стариков.
По праздничным и воскресным дням у сторожа был отгул, тогда обязанность сторожить огород возлагалась на деда, а если он не мог, то сторожили огород мы. Забравшись на чердак сторожки, где у старика была постель из пахучей травы, и, поглядывая в маленькое оконце на мокнущие под дождем грядки, мы с наслаждением грызли сочную калегу. Когда надо было пополнить запас ее, я накидывала на себя брезентовый плащ деда, спускалась с чердака и, ежась от капель дождя за ворот, вытаскивала из земли корчагу калеги. Урожай овощей с болота был так велик, что дед говаривал: – Возить, не перевозить мне их!
Но и к огородничеству отец быстро охладел, хотя зараженные его почином жители поселка тоже завели огороды на болоте. Он неожиданно уступил свой участок кому-то, довольный уже тем, что пробудил интерес у односельчан к считавшемуся бросовым болоту. Пожалуй, совпало это со смертью деда, который, несмотря на возраст, был верным помощником сыну во всех его начинаниях. К тому же со смертью деда резко сократилось домашнее хозяйство. Отцу, с его разъездами по работе, некогда было особенно вникать в домашние дела.
Лошадь продали, как продали и одну из коров, остались куры, поросенок, для которых не было надобности выращивать гигантских размеров овощи. Остался за нами участок земли на угоре, где некогда был у деда кирпичный сарай. Вот этот участок и восполнял недостаток земли под огород. На нем мы сажали картошку. И родилась она там отменная, выдерешь куст из земли, а на нем, как розовые поросята, висят картофелины.
Могло сложиться впечатление, что отец, отдаваясь своим увлечениям, вроде организации всяческих мастерских, не принимал участия в общественной жизни. Это неверно. Помню «живые» картинки, которые отец показывал «волшебным» фонарем после сходок в волостном правлении. В темноте большого зала, до отказа набитого людьми, слабо мерцал луч проекционного фонаря. И вдруг, точно по волшебству, на экране появлялись увеличенные фигуры людей, животных, различные предметы. Зал, затаив дыхание, не спуская глаз с экрана, слушал пояснения отца. Видя в «волшебном» фонаре средство массовой агитации, отец и картинки подбирал соответствующего содержания. Зрители не оставались безучастными к увиденному на экране, порой из толпы доносились возгласы вроде: «Три дня не евши, а в зубах ковыряет!» или «Нужда скачет, нужда пляшет, нужда песенки поет!». Или еще: «Ишь, ты! Турки валятся как чурки, а наши, слава Богу, стоят безголовы!».
