Однажды в Перми мы с отцом зашли к его знакомой по революционной работе, Конкордии Самойловой. Это было году в двадцатом. Конкордия Николаевна заведовала тогда агитпароходом «Красная звезда» и наездами жила в Перми, занимая с мужем очень неуютную квартиру, с высоченными потолками и почти голыми стенами, зато в одной из комнат стоял рояль.
Конкордия Николаевна очень обрадовалась приходу отца, крепко расцеловала его, отстранилась и, прищурив глаз, спросила:
– Дочь? Старшая? Больше на мать похожа. Ну, а как ты? Где теперь работаешь, Василий? Чем занят?
Они с отцом были на «ты», и он тоже называл ее запросто «Конкордия». Отец принялся рассказывать о своей работе по укреплению новой советской школы, о своем проекте создания колонии по типу колонии им. Дзержинского, но Конкордия Николаевна, не дослушав, крикнула своему мужу, который сидел за письменным столом в другой комнате:
– Аркаша, голубчик! Приготовь нам что-нибудь к чаю!
– Что? – высунувшись из комнаты, спросил «Аркаша». Вероятно, просьба жены поставила его в затруднение.
– Ну, что-нибудь, голубчик! – беспечно махнула она рукой, и он ушел в кухню. Отец стал отказываться от чая, а Конкордия Николаевна, не слушая его возражений, обернулась ко мне, заметив, что я очень заинтересована роялем.
– Играешь?
– Нет.
– Поешь?
– Да, – не задумываясь, ответила я.
Отец нетерпеливо двинулся в кресле, испуганно взглянув на меня:
– Что ты, что ты, Нина! – предостерегающе сказал он.
Но мне был странен его испуг. Разве я не пою? А что я делаю, когда катаюсь на лодке или брожу по лесу? Мне особенно нравилась песня «Не шуми ты, рожь», и я с большим чувством пела ее, катаясь вечерами в лодке на нашем пруду. Мне казалось, что голос широко привольно разносился над притихшей водой.
Поэтому, когда Конкордия Николаевна, предложив мне спеть что-нибудь, сама села к роялю, я выбрала свою любимую, можно сказать, коронную песнь и храбро затянула: «Не шуми ты, рожь, спелым колосом». Конкордия Николаевна тихонько стала подыгрывать мне. Пела я старательно, громко и не понимала, почему отец как-то ежится, сидя в кресле, и даже болезненно морщится, точно у него болит зуб.
Особенно с чувством я пропела слова: «Мне не для чего богатеть теперь…». Закончив петь, я победно посмотрела на отца, ожидая его похвалы, но он молчал, избегая смотреть на меня.
– Очень мило, Ниночка, – сказала Конкордия Николаевна и, обращаясь к отцу, – свежий голосок, но не обработанный.
И снова ко мне:
