— Именно поэтому он так и опасен, — ответил Гарион.
— Слушай, что же мне теперь делать? — убито пробормотал Леллдорин.
— Пока вряд ли что тебе удастся. Наверное, позже, когда будет время всё обдумать. А если ничего не выйдет, всегда сможем открыться дедушке. Он придумает, как остановить всё это.
— Мы не можем никому признаться, — напомнил Леллдорин. — Связаны клятвой.
— Значит, придётся эту клятву нарушить, — поколебавшись, предложил Гарион. — Никто из нас ничем этому мергу не обязан. Но решать должны только вы. Я никому ничего не скажу без вашего разрешения.
— Лучше ты реши, — умоляюще пробормотал Леллдорин. — Сам я не могу, Гарион.
— Сможешь, — твёрдо заявил тот. — Уверен, если хорошенько подумаешь, увидишь почему.
Они добрались до Великого Западного пути, и Бэйрек повёл их на юг; лошади перешли на быструю рысь, и дальнейшая беседа стала невозможной.
Проехав около лиги, они миновали грязную деревню: чуть больше дюжины хижин, с крышами, покрытыми дёрном, и стенами из обмазанных глиной прутьев. Поля вокруг деревни были усеяны пеньками; несколько тощих коров щипали траву на опушке леса.
Гарион был не в силах сдержать негодования при виде столь ужасающей нищеты.
— Леллдорин! — резко окликнул он. — Смотри!
— Что? Где?
Выйдя из глубокой тревожной задумчивости, молодой человек встрепенулся, как бы ожидая немедленных неприятностей.
— Деревня. Погляди хорошенько!
— Ну и что? Всего-навсего поселение рабов, — равнодушно обронил Леллдорин. — Я таких сотни повидал.
Казалось, аренд желал только вновь погрузиться в свои невесёлые мысли.
— Мы в Сендарии даже свиней в такой грязи не держали! — возмущённо зазвенел голос Гариона.
Если бы только он мог открыть другу глаза!
Двое одетых в лохмотья крестьян нехотя откалывали щепки с пней около дороги. Когда всадники приблизились, они отбросили топоры и в ужасе помчались к лесу.
— Неужели ты можешь гордиться этим, Леллдорин? — не отставал Гарион. — И чувствовать себя хорошо, зная, что твои же соотечественники безмерно боятся тебя и убегают, едва завидев.
— Но это крепостные, Гарион, — раздражённо огрызнулся Леллдорин, будто это всё объясняло.
— Они люди. Не животные. А люди заслуживают лучшего обращения.
— Что же я могу сделать? Они ведь не мне принадлежат!
И, посчитав, что отделался от надоедливого друга, Леллдорин вновь возвратился к собственным невесёлым мыслям.
К концу дня они проехали десять лиг, и покрытое облаками небо начало постепенно темнеть; видимо, наступал вечер.
