Он был одет в серую спортивную куртку с кроваво-красным поло и держал бутылку красного вина, в согнутой руке. Женщина лет шестидесяти стояла рядом, а он рассказывал что-то Катрине. Перед ними были четыре подогреваемые жаровни с блюдами, тарелками, посудой, и линией выстроившихся в ожидании людей.
— Ты не имеешь права вторгаться на съемочную площадку, — сказала Катрина, но я видела ее глаза, с жадностью смотрящие на еду. Это была крестьянская еда — мясистая, без изысков, предназначенная накормить всех еще на четыре или пять часов неустанной работы.
— Mea culpa, — сказал он. — Твой помощник по сценарию принял мое приглашение на ужин, и Зия Джиована подумала, что было бы грубо доставить еду только для нас. (прим.пер. Mea culpa (ит.) — виноват, моя вина.)
— Это моя вина, — сказала я. — Я забыла тебе сказать.
Она резко повернулась и ухмыльнулась.
— Ты лжешь.
— Если это означает, что ты можешь просто поесть, тогда я каюсь, виновата. — Я указала на Антонио. — Вы, сэр, напористый.
— Каюсь, — сказал он. — Разреши мне разделить это с тобой.
— Я думаю, ты только что добился этого. — Я взяла тарелку с лазаньей, но Антонио забрал ее и передал человеку, стоявшему позади меня.
— Пойдем. Я не буду кормить тебя здесь.
Он потянул меня, но я дернулась назад.
— Мне нужно работать.
Катрина даже головы не подняла от своей еды, произнеся:
— Мы должны снять следующий кадр. Я напишу тебе, когда мы будем готовы. Проваливайте.
Я позволила Антонио обнять меня и повести по тротуару. Свободной рукой он по-прежнему держал бутылку за горлышко. Соседство вокруг было из светящихся огней промышленных крыш с фабриками, превращающими чердаки в лофты и жилыми квартирами над высококлассными ресторанами.
— Есть место, за углом, — сказал он. — Там нет лицензии на спиртное, поэтому мы принесем с собой.
— Дай мне посмотреть. — Я протянула руку за бутылкой и осмотрела этикетку. — Напа? Ты принес вино из Калифорнии?
— Это не хорошо?
— Это великолепное вино, но я представляла себе, ну ты знаешь, итальянское.
Он засмеялся.
— Я пытался не быть напористым. Встретить тебя на половине пути.
— Это так ты называешь «не быть напористым»?
— Ты можешь убежать. Я не буду преследовать тебя.
— Не будешь? — Я отдала ему бутылку.
Он улыбнулся.
— Эх, буду.
— Тебе не приходило в голову, что, может быть тебе нравится преследовать меня, и если я перестану убегать, тебе может это наскучить?
— Я не заскучаю. Там еще слишком много всего, что сделать.
— Забавно, — сказала я. — Это то, что мне кажется наиболее скучным. Все, что с этим связано.
