В главном вестибюле висело объявление: «Впредь особого распоряжения отправка пассажирских поездов дальнего следования отменяется». Когда последует это особое распоряжение, никто не знал. Казалось бы, на вокзале делать нечего, но все залы были забиты пассажирами. На скамейках — ни одного свободного места. Люди сидели терпеливо, прочно. Тут они спали и ели. Бегали изредка с железными кружками за кипятком. Спорили, читали газеты. Даже чинили обувь. Какая-то старушка вязала носок.
А Глебка все ходил и ходил по вокзалу в надежде дождаться Юрия.
Когда стемнело, на улице повалил мокрый снег. Ветер усилился. Глебку обрадовала непогода. Вечером метель не разгуляешься. И ночь на носу. Некуда Юрию деваться. Он должен, обязательно должен прийти на вокзал. Только здесь мог он скоротать ночь. Правда, есть и другие вокзалы, но зачем ему Финляндский или Балтийский, если в деревню нужно ехать с Московского.
Было уже часов одиннадцать, когда Глебка почувствовал, что ноги перестают слушаться его. За это время он ни разу не присел. В колени, как в буксы, точно песку насыпали. А на скамейках по-прежнему не пустовало ни одно место. Кое-где люди устраивались даже в два ряда: одни спали лежа, а другие сидя дремали на краю, приперев спящих к спинке скамейки. Но все-таки одно местечко Глебка отыскал. Он втиснулся между старушкой, все еще вязавшей носок, и громко храпевшим мужиков в деревенском полушубке.
— Ты не воришка? — деловито осведомила старушка таким тоном, будто спрашивала, который час.
— А. что у тебя воровать-то? — ответил Глебка.
Он слишком устал, чтобы обидеться или рассердиться.
— Каждому свое дорого. Мне вот спицы дороже всего.
— На что они мне? В носу ковырять? — ругнулся Глебка.
— В носу ковырять не надо, — нравоучительно произнесла старушка.
— Не буду! Успокойся, бабка! Не буду твои спицы пачкать.
— Вот и ладно! А то ведь как бывает?…
Старушке хотелось выговориться, и она ровным ненадоедливым голосом, не переставая вязать, начала рассказывать, какие случаи бывают на вокзалах.
Глебка не слушал ее. «Посижу полчасика и снова обойду весь вокзал!» — подумал он и засек время. На больших круглых часах, висевших на стене в зале, было четверть двенадцатого.
А старушка все говорила, тихо, монотонно…
Но вдруг голос ее изменился — помолодел, окреп. Старушка схватила Глебку за плечо, подергала и закричала:
— Глебка! Глебка!… Опять спишь?… Вот я снегу-то принесу — живо прочухаешься от холода!
Открыл глаза Глебка, а перед ним — Глаша. «Сон! — не поверил он. — Приснилось!» Но Глаша продолжала тормошить его.
