буржуа) стремится в первую очередь к стабильности, к безопасности – и в этом смысле он (по своим человеческим качествам) гораздо хуже и неинтереснее, например, аристократа, дворянина. В этике аристократа важную роль играло понятие «честь», честь и слава для него были важнее, чем безопасность. Именно поэтому аристократ мог пожертвовать жизнью ради таких понятий, как честь, – то есть, строго говоря, ради идеалов. Подобных идеалов у буржуа нет, потому что безопасность и стабильность – это не идеалы, это некоторые условия существования.
«Гражданин Германии, – говорил Фромм, – как бы ни был он чужд принципам нацизма, должен был выбирать между одиночеством и чувством единства с Германией, и большинство выбрало единство... Страх перед изоляцией и относительная слабость моральных принципов значительной части населения помогает любой партии завоевать его лояльность, стоит этой партии лишь захватить государственную власть». При этом Фромм обращал специальное внимание на то, что как раз «средний класс – лавочники, ремесленники, служащие – восторженно приветствовали нацистскую идеологию и отождествили себя с ней. В то же время, как выяснилось, представители, например, духовенства или аристократии (то есть добуржуазные слои общества) такого восторга перед фашизмом не испытывали, их отношение к наци было либо равнодушным, либо отрицательным. Такая же ситуация складывалась с рабочим классом. Тут Фромм впервые говорит критически о «среднем классе», то есть об обывателе и выводит некоторые характерные его черты, причем на всем протяжении истории: «любовь к сильному и ненависть к слабому, ограниченность, враждебность, скупость – в чувствах, как и в деньгах, – и особенно аскетизм. Эти люди отличаются узостью взглядов, подозрительностью, ненавистью к незнакомцу, а знакомый всегда вызывал у них завистливое любопытство, причём зависть у них всегда рационализировалась как презрительное негодование; вся их жизнь была основана на скудости – не только в экономическом, но и в психологическом смысле».
Еще Фромм отмечал, что в Германии произошло разрушение предыдущего авторитета и авторитарная личность стала испытывать тяготение к новому авторитету. Особенно легко интегрировалась в новый строй, в новую систему, прибилась к фашистской партии молодёжь – потому, что рухнули старые авторитеты. Старшее поколение было поколением разбитых в предыдущей войне, оно было пассивно в своей горечи и в своём разочаровании, а молодёжь стремилась к действию. А экономическое положение молодёжи было подорвано, причём это относилось ко всем частям рынка, в том числе к рынку свободных профессий. И улучшить ситуацию было невозможно из-за Версальского договора. Но здесь была и психологическая, как считает Фромм, причина – он говорит, что негодование против Версальского договора находило себе главную опору в низах «среднего класса»; причем националистические страсти были
