— Странно вы живете, детки, — сказал Тимофей Олегович. — Приглашаете в гости людей, которые вам заведомо не по душе, а потом трясетесь от страха, что им не угодили. Это как? Не унизительно?
— Не надо, отец, не надо. Не надо бить ниже пояса. Не о нас сейчас речь, а о твоем поведении.
— Ого! Уж не ты ли, Викеша, дорогой мой, умный сын, собираешься учить меня правилам поведения? Не много ли на себя берешь? А?!
Викентий понял, что отец готов взорваться, и привычно отступил.
— Мне Дашу жалко. Она старалась, хлопотала, а ты...
Дарья уже всхлипывала потихоньку.
— Ладно, — примирительно сказал Кременцов. — В другой раз будете осмотрительнее дикого старичка приглашать. Не сердись, Даша, извини меня!
Он не остался ночевать, приехал в гостиницу уже в двенадцатом часу. Долго маялся без сна. Он не боялся бессонницы, привык к ней. Он любил по ночам думать и вспоминать. Ночь, набрасывающая на смятенный дух целительные покровы тьмы, была его любимым временем. Но это дома, в привычной обстановке, а не здесь, в гостиничном номере, где разрозненные, невнятные звуки огромного города сливались в протяжный, дребезжащий вопль, подкрадывались к окну, давили сознание стопудовой плитой. Здесь было страшно не спать. Он принял две таблетки родедорма и закрыл глаза.
На аэродром его провожал один Викентий.
— Дашенька, значит, изволит дуться? — спросил Кременцов. Они пили кофе в ожидании посадки.
— Давно тебя хочу спросить, отец... может, сейчас и некстати... что тебя в Даше не устраивает? Ты ведь ее никогда терпеть не мог. Отчего?
— Но я это тщательно скрывал, заметь.
— Скрывал? От кого и что ты можешь скрывать? — невесело заметил Викентий. — Ты не хочешь ответить?
У Кременцова не осталось сил даже для легкой пикировки. Вконец измотала его Москва.
— Она твоя жена, не моя. Ты доволен — значит, все в порядке.
— У Даши есть, разумеется, свои недостатки. У кого их нет? Но она хороший помощник и надежный друг.
— Ну так и дружи с ней.
— Отец, твоя язвительность по меньшей мере неуместна.
Кременцов внимательно вглядывался в сына, пытаясь выискать в нем черты прежнего мечтательного и задиристого юноши, которого он когда-то учил, что жизнь прекрасна, несмотря ни на какие синяки и шишки. Тот далекий юноша слепо ему доверял. Этот зрелый мужчина в элегантном костюме, кажется, не вполне доверяет и себе самому. Ему нужен поводырь. Но уже не отец, а кто-то другой. Интересно — кто? Но уж никак не Дарья.
— Ты толстеешь, сынок, толстеешь, — сказал Кременцов грустно. — А я старею. Тебе полезно нормы ГТО сдавать, а мне побольше молчать. Я уже заметил, как рот открою, так что-нибудь и выйдет непристойное, так кого-нибудь и обижу.
