— Верю.
— Понимаю, для вас, материалистки, это вопрос несерьезный. Хм, а ликер знатный. Так в нос и шибает.
Кира заскучала немного, ей захотелось домой, в привычный уют, захотелось побыстрее увидеть своего умненького Гришу и рассказать ему, как она познакомилась с настоящим художником, как он водил ее по выставке и как они потом пили кофе с ликером и художник спросил ее, верит ли она в загробную жизнь. Это, наверное, позабавит Гришу, особенно если она сумеет передать уморительные подробности. А уж она постарается.
— Тимофей Олегович, ау! Вы почему замолчали? Что там такое с загробной жизнью?
— Черт его знает! Так чего-то в голову взбрело.
Не мог же он сказать этой хорошенькой, но скорее всего легкомысленной девице, что в последнее время вопреки всем доводам рассудка в нем зреет мистическая и какая-то почти чувственная уверенность, что после смерти жены он не расстался с ней окончательно. То есть именно физически не расстался. Он бы не испугался и не удивился, если бы однажды утром она позвонила по телефону или в квартиру. Ощущение близкой и неизбежной встречи достигало иногда такой силы, что он подумывал, не пора ли обратиться к психиатру. Но с чем? Кроме этого чудно-реального предчувствия, он, привыкший копаться в себе, не замечал никаких отклонений в своей психике. Он нормально спал, обладал здоровым аппетитом. Да и то, с каким нетерпением потянулся он к незнакомой девушке, говорило о его полной душевной уравновешенности... Но, с другой-то стороны, зачем он, в самом деле, помянул про загробную жизнь? И не просто помянул, а ждал с напряжением какого-то неведомого ответа. Да бог с ним, эта минута прошла и канула в вечность бесследно, как миллионы других сумасбродных минут. Не такое еще бывало.
— Что ж, Тимофей Олегович, спасибо вам огромное за все... и мне пора прощаться. Муж не любит, когда я задерживаюсь.
— Утомил я вас.
Кира уловила в его словах печаль, похожую на бегство. Печаль, никак не соизмеримую с их коротеньким знакомством.
— Мне было хорошо с вами разговаривать... и все это, — она замешкалась. — Но пора идти.
— Действительно из-за мужа?
— О, он очень суровый и необузданный. Чуть чего — набрасывается с кулаками.
— Вы шутите, надеюсь?
— Какие шутки? У меня все тело в синяках.
Кременцов был ошарашен.
— Но как же так? Вы говорили — ученый человек, образованный. И такая дикость. Прямо не верится.
— Вот никто и не верит. У него сто обличий. Это часто бывает с современными молодыми людьми. Внешний лоск, манеры, все при нем. А в душе — садист.
