Сильнее всех наказаний и кар я боялась встретиться с её осуждающим взглядом, но именно так она и смотрела на меня. С обидой, грустью и чем-то невыносимо горьким, в чем ясно читалось: 'Ты не оправдала мои надежды'.
Ну, началось! Только мук совести мне не хватало, в конце концов, я ни в чем не виновата. Оно, бес его подери, само!
— Госпожа Леневра, что вы подразумеваете? — Маг огня глянул на верховную колдунью воздуха со смесью обожания и непонимания.
Леневра Рене уселась на свободное кресло, закинув ногу на ногу и скрестив руки под грудью.
— Думаю, все согласятся: перед нами необычное дело, поспешное рассмотрение которого лишь затуманит истину. Если Сольд — собирательница, то, уверяю вас, эта черта ею приобретена, ибо родилась она самой обычной девочкой. Возможно, в ходе расследования потребуются образцы крови или появятся доказательства невиновности Сольд. А значит, ей необходимо где-то находиться в ожидании вердикта, и я считаю, что места лучше дома моей дочери не сыскать. Со своей стороны гарантирую полную изоляцию Сольд от мира и ежеминутный надзор.
Да — да, вот такая моя матушка: идеальная, несокрушимая красотка, любимица мужчин и злейший враг женщин. Чистокровная ави высочайших кровей. Член совета от стихии воздуха. В общем, не женщина — богиня.
Но каково быть дочерью богини? С самого детства ко мне предъявляли требования: шить, петь, играть на фортепиано, быть самой красивой в столице и, разумеется, обладать великой силой. А я уродилась в папеньку, вполне себя симпатичной, но посредственной.
С Леневрой попытались спорить, но матушка всегда умела убеждать, посему было решено: до вынесения приговора за подписью всех советников я нахожусь под стражей в родовом гнезде. Ошейник с меня не снимают, свободы передвижения по городу не дают, но в пределах дома я могу творить всё, что мне заблагорассудится.
Матушка взошла на сцену, взяла оцепеневшую меня под локоток и повела сначала из зала, а затем и из академии, шепнув на самое ухо:
— Держи осанку, Сольд.
В этом вся она. Манеры превыше всего.
Я вдыхала аромат магнолий, двигалась в такт отлаженному шагу от бедра, а на языке застыл всего один вопрос: 'Мама, почему ты продала меня в рабство?'
