Маршал д'Окенкур, осуществивший это завоевание и безупречно там послуживший, претендовал обогатиться на останках достояния Герцога и попросил его Наместничество; Кардинал ему отказал, хотя и нуждался в нем. Тем не менее, он ему сказал, дабы тот нашел его отказ более сносным, что он ему отдал бы его от чистого сердца, если бы Королева не пообещала Графу д'Аркуру предоставить первое же освободившееся Наместничество над провинцией; ни в коем случае нельзя было отказать ему после великих услуг, оказанных им Государству; не говоря о том, что он сделал в Италии, и что никогда не умрет в памяти людей, он еще недавно склонил всю Нормандию к повиновению Королю, так что получил Наместничество над ней в те времена; но так как по мирному договору требовалось вернуть его Герцогу де Лонгвилю, кому оно принадлежало, будет совершенно справедливо вознаградить его за эту потерю, и теперь же, когда представился удобный случай. Кардинал говорил о том, что произошло во время первой войны в Париже. Как бы там ни было, Маршал, совершенно убежденный, что речь шла о его собственной пользе, находя, что существовала некая справедливость во всем этом, не осмелился ничего сказать, хотя с тех пор у него навсегда осталась тайная досада из-за того, что ему вот так отказали.
Бофор против Немура или Герцоги-враги.
Когда провинция Анжу была усмирена в такой манере, Король поднялся по реке Луаре, узнав, что произошел раздор между Герцогом де Бофором и Герцогом де Немуром, кого Принц де Конде отправил из Бордо, дабы он стал во главе семи или [64] восьми тысяч человек, маршировавших к этой реке. Герцог д'Орлеан направил туда примерно столько же под предводительством Герцога де Бофора, и эти два Корпуса соединились. Эти два Герцога были близкими родственниками, но никогда не уживались вместе. У них постоянно шел спор о превосходстве, потому что в те времена подобные вещи не были еще упорядочены, как это сделано сегодня. Покойный Король, чтобы заставить раскаяться Герцога де Вандома в кое-каких обязательствах, в какие он вступил в ущерб своей службе, никогда не желал присудить ему старшинство ни над Принцами Савойского Дома, ни над Принцами Дома Лотарингского. Это часто порождало ссоры между теми и другими. Принцы обоих этих Домов считали себя обязанными тем более отстаивать их право, что Его Величество не захотел объясниться по этому поводу. Они даже верили, что он не делал этого лишь из стремления сохранить за собой в полной мере прозвание Справедливый, данное ему со времени его восшествия на Престол. Им казалось, если и должна была существовать какая-либо разница между ними и Бастардами Франции, то она должна быть совершенно в их пользу. Герцог де Немур, представитель Савойского Дома, более чем кто бы то ни было другой, был настроен в этих чувствах и держался настолько же гордо, будто не прошло и двух дней, как он вышел из Императоров, чем всегда похваляются Принцы его Дома; он с трудом переносил, когда человек, кого он почитал ниже себя по всем статьям, имел дерзость не только оспаривать у него превосходство, но еще и желать утвердить его за собой. Правда, Герцог де Бофор не имел ничего сравнимого с ним во многих вещах, но, наконец, он стоял на своей ступени, где каждый привык строить из себя мэтра; итак, если другой находил возражения на его претензии, он ничуть не меньше находил со своей стороны возражений его амбициям, того, кого он рассматривал всего лишь как Младшего сына Герцогского Дома, кто даже до возведения его [65] Императором в Герцогское достоинство был только Графом де Мориенн. Он не желал вспоминать из страха получить чрезмерное уважение к нему, что эти Графы, кого он притворно презирал, все-таки были прямыми потомками Витикина, Герцога Саксонского, от кого самые великие Дома Европы, то есть, Суверенные Дома, занимающие сегодня самое высокое положение, стараются вывести свое происхождение. Он боялся, если он это припомнит, быть обязанным склонять флаг перед Немурами, он, происходивший всего-навсего от Бастарда Франции, чьи предки по прямой линии считали себя польщенными, точно так же, как наиболее великие Принцы, числиться потомками того же самого Витикина.
