Генрих VIII и его королевы | страница 85

Пока эти важные события происходили на севере и некоторые наблюдатели считали, что корона Генриха качается, Джейн и Мария обменивались мелкими любезностями, и последняя успешно восстановила свой двор, что теперь было ей позволено впервые после 1533 года^>[136]. Постепенно она собрала свиту примерно около двадцати пяти человек, включая некоторых из тех, кто служил ей в прежние годы. Джейн всячески стремилась поощрять ее морально и небольшими подарками, продолжая воздействовать на короля, обращая его к любви и благородству. 6 июля королевская чета посетила Хансдон и пробыла там два дня. Это был первый раз за почти три года, когда Генрих увидел свою дочь, и эта встреча, по-видимому, немало способствовала ее реабилитации. В сентябре король послал ей в дар 20 фунтов, а Кромвель — скаковую лошадь. В октябре французский посол заметил, что «мадам Мария» была при дворе и являлась «первой после королевы»^>[137]. Несмотря на то, что они были незаконнорожденными, Мария и Елизавета имели преимущество перед своими законными кузинами — Френсис и Элеонорой Брэндон, дочерьми недавно умершей сестры Генриха, герцогини Саффолк. Тот факт, что все эти знаки внимания оказывались в то время, когда северные мятежники требовали восстановления Марии в правах наследования, ясно дает понять, что король не сомневался в искренности ее вновь подтвержденной верности.

Между тем сама Джейн начала приобретать главное символическое значение. Генрих говорил о ней как о своей первой «верной жене», и ее штат был подобран с особым старанием. Не имея, подобно Анне, королевского происхождения, она должна была окружить себя не только особами высокого происхождения, но при этом великолепно вышколенными и строго дисциплинированными. Даже и тени скандала не могло быть позволено, а при дворе, который в большой мере не был чужд распутства, это требовало постоянной бдительности. К счастью, Джейн по натуре отличалась от своей предшественницы строгостью.

Одной из ее фрейлин была Анна Бэссет, приемная дочь незаконнорожденного родственника Генриха, виконта Лисла. Письма Лисла представляют обширный и детализированный отчет о том, как должна была быть снаряжена юная Анна для своей новой престижной службы^>[138]. Французские капюшоны не считались тогда чисто декоративными, а низкие вырезы должны были скромно заполняться «грудями». Позже Анну описывали как «милое юное создание», и, может быть, графиня Сассекс, которая отвечала за повседневный порядок дома, заранее определила возможную проблему и постаралась тут же ее предотвратить. Вкусы самой Джейн склонялись к великолепным платьям и драгоценностям, но, насколько мы можем судить, не к чрезмерным развлечениям. В первом порыве восторга, через две недели после свадьбы, Генрих устроил для своей новой королевы пышное празднество на Темзе и величественный турнир, но его собственные турнирные подвиги остались в прошлом, и он ограничился тем, что появился в костюме турецкого султана. На Джейн все это, по-видимому, произвело должное впечатление, но подобные события не повторялись. В данном случае играли роль не соображения экономии, потому что новая королева должна была стать дорогой игрушкой. Каменщики и стекольщики работали в дюжине королевских дворцов, снимая или сбивая эмблемы и гербы Анны, чтобы заменить их гербами и эмблемами Джейн. Королевский художник, Ганс Гольбейн, рисовал, а королевские ювелиры изготовили множество великолепных драгоценностей — изумрудные подвески, украшенные жемчугом, и огромную золотую чашу весом в 65