Несмотря на явно безобидный характер, третий брак короля скоро выявил свое политическое значение. Друзья Марии и сама принцесса сочли, что ее безусловная реабилитация дело решенное и представляет только вопрос времени. Это не обязательно означало, что они надеялись на восстановление союза с папством, но большинство из них наверняка на это рассчитывали. Однако они не смогли правильно интерпретировать сигналы. За несколько дней до того, как состоялось падение Болейнов, король предупредил Шапуиса:
«Что касается законною признания нашей дочери Марии,… если она подчинится нашей милости, не протестуя против непреложности наших законов, мы признаем ее и будем обращаться с нею как с собственной дочерью; но мы не потерпим здесь советов или давления…»>[126].
Окрыленный падением «наложницы», посол был, однако, чрезвычайно осторожен в отношении возможных последствий. Когда несколько прежних слуг Марии собрались в Хансдоне, ожидая немедленного восстановления в правах, он настоятельно советовал гувернантке Елизаветы, леди Шелтон, не принимать никого, пока король не даст недвусмысленный приказ.
Аннулирование второго брака короля означало теперь, что у него есть две незаконнорожденные дочери, и положение самой Анны Шелтон, принадлежавшей к семейству Болейнов, требовало чрезвычайной осторожности. Мария, кажется, не чувствовала всей этой неопределенности. На протяжении второй половины мая она ежедневно принимала поздравления от аристократических доброжелателей, и то, что Анна Шелтон по-прежнему оставалась на своем месте, по-видимому никак ее не удивляло, будто бы не имело особого значения. Не ранее 26 мая затянувшееся молчание отца убедило ее, что следует сделать первый шаг. В этот день она написала Томасу Кромвелю, прося его вступиться за нее, поскольку женщины, которая была причиной их отчуждения, уже больше не существует>[127]. Ответ секретаря не сохранился, но кажется, он посоветовал ей стремиться к послушанию как к единственному условию восстановления в правах. Если смысл письма был таков, то она его не поняла, потому что четыре дня спустя написала вновь, прося увидеться со своим отцом и обещая всего-навсего «быть столь послушной милости короля, как вы разумно от меня потребовали…»>[128]. Не дожидаясь ответа, она написала прямо королю, признавая, что вела себя по отношению к нему оскорбительно, и униженно прося его благословения. Она также поздравила его со свадьбой, чтобы дать понять, что не таит никаких обид на этот счет. Она только никак не могла бы принять аннулирования брака своей матери или статуса короля как главы церкви. И из некоторых слов письма ясно, что эти вопросы пока еще составляют дело ее совести и что ее обещанное послушание было «волей Бога», и это по сути дела было оболочкой того условного послушания, которому она следовала и прежде.
