Генрих VIII и его королевы | страница 76

Осуждение королевы не повлекло за собой ослабления общего напряжения. Пока ее голова не слетела с плеч, Генриху нельзя было позволить ни минуты для размышлений или сожалений. Поэтому приговор продолжал подтверждаться бесчисленными слухами, часть которых, несомненно, возникала спонтанно, но часть призвана была нейтрализовать непредвиденную реакцию общего недоверия, которую подметил Шапуис. Джон Хессей, не слишком легковерный агент лорда Лисла, был одним из многих, кто не знал во что верить. Все оскорбления, которые когда-либо высказывались в адрес женщин, были, как он писал, налицо:

«Ничто нельзя сравнить с тем, что сделала и свершила королева Анна; хотя не все было, как я думаю, так, как гласит молва, но то, в чем призналась она и другие, обвиненные вместе с нее, по ее собственному наущению и подстрекательству, столь ужасно и омерзительно, что мне стыдно, если какая-то добронравная женщина могла слышать это…»^>[120].

Находясь под мощным влиянием тех, в чьих интересах было держать его в напряжении, король все время раздувал в себе гнев праведника и, казалось, получал подлинное удовольствие, планируя казнь своей предположительно неверной супруги. Сама Анна, по-видимому, утратила ту спокойную сдержанность, которая произвела такое впечатление на присутствующих в суде, как только вернулась в тюрьму. Мечты о бегстве или освобождении сменялись почти истерическими припадками при мысли о смерти. Она проводила много времени со своими духовными наставниками и в присутствии священных особ. 16 мая, во второй половине дня, за день до того, как Рошфор и другие мужчины должны были подвергнуться казни, Генрих поручил Крэнмеру выслушать исповедь Анны Мы не знаем, что было сказано, но скорее всего, в чем бы она ни призналась, но во всяком случае не в преступлениях, в которых се обвиняли. Архиепископ, ее друг и бывший подопечный, с самого начала выразил сомнение и был убран со сцены до того времени, когда его вмешательство уже ничего не могло изменить. Теперь он дол жен был убедиться, что сомнения были полностью оправданны, но уважение к закону и верность королю вынудили его хранить молчание. На следующий день, в рамках своих служебных обязанностей, он должен был возглавить самую неприятную для себя процедуру — объявление недействительным и аннулированным брака, который он провозгласил законным ровно три года назад. Основа этого резкого поворота коренилась в воле короля. Анну могла уничтожить смерть, но свойственная Генриху мания самооправдания могла быть удовлетворена только в том случае, если он избавится от этого брака и объявит незаконнорожденной дочь, на которую раньше возлагал надежды. Убедив себя в том, что он был ввергнут в обманный брак бесстыдной потаскушкой, он потребовал, чтобы вся эта история была вычеркнута из летописей. Неважно, какой формальный предлог был использован, но это должно было быть нечто новое на фоне приговора, который был уже вынесен. Профессор Ивз высказал предположение, что это имело отношение к прежней связи Генриха с Марией Болейн